Лазарь Бронтман - На вершине мира
Днем Ритсланд поймал зазевавшуюся знаменитую пуночку. Она забралась в одну из многочисленных пустых консервных банок поклевать остатки, и тут-то зоркий штурман ее и накрыл. Алеша с торжеством принес свою добычу в палатку. Вдруг снаружи раздался гневный хозяйский голос Папанина:
— Ты чего чужих кур воруешь?
— А ты не распускай свою фауну по всему полюсу, — обиженно ответил штурман, отдавая птицу.
Погрозив кулаком, Папанин унес пуночку в свой дом. Там она и обосновалась. Участники экспедиции гурьбой ходили смотреть на вещественное доказательство существования жизни на полюсе.
— А может быть, держать пуночку в доме — мещанство? — ехидно спросил Матвей Козлов. — Пуночка ведь это что-то вроде канарейки!
Сегодня Шмидт созвал в своей палатке командиров кораблей и поставил на обсуждение вопрос об обратном пути.
— Сколько в баках бензина? — спросил начальник экспедиции.
— Четыре тысячи семьсот литров. Должно хватить до Рудольфа, — ответил Водопьянов.
— Четыре тысячи сто литров. Хватит, — заявил Молоков. [168]
— Три тысячи сто пятьдесят литров, не хватит, — ответил Алексеев.
— Три тысячи четыреста литров, мало, — сказал Мазурук.
Шмидт подсчитал: итого 15 350 литров. Около 600 литров нужно оставить зимовщикам. Для того чтобы спокойно лететь и не оказаться в открытом море перед островом без горючего, каждая машина должна иметь на взлете в своих баках не меньше 4200 литров. Следовательно, все машины долететь не могут. Есть два варианта: оставить одну машину на полюсе, а остальным лететь на Рудольф; и второй вариант: лететь всем сразу, двум машинам сесть примерно на 85-й параллели, двум продолжать путь до острова. Севшим кораблям бензин будет доставлен с острова при первой летной погоде. Начальник экспедиции предложил командирам высказать свое мнение.
Алексеев. Во время полета к полюсу я внимательно присматривался к состоянию ледового покрова. Полоса хороших аэродромов началась с 84-й параллели. Я считаю вполне возможной посадку тяжелого корабля на 85-м градусе. Поэтому высказываюсь против оставления машины здесь.
Молоков. Я голосую тоже за посадку. Нельзя бросать целую хорошую машину. Никто нам никогда этого не простит. Да и какой командир согласится оставить свой корабль на полюсе и лететь дальше пассажиром?
Водопьянов. Посадка на 85-й параллели связана с очень большим риском. Одно дело садиться при ярком солнце и другое — под облаками. Рассеянный свет скрадет все неровности, и машину очень легко разбить. Я предлагаю послать с острова Рудольфа на 85-ю параллель [169] легкий самолет Крузе. Ему сесть легко, пусть он обследует район и систематически информирует нас о погоде.
Шевелев. Правильное мнение!
Шмидт. Мы обязаны закончить экспедицию так же успешно, как ее начали. Никто нас не осудит, если мы оставим здесь одну машину. Все поймут, что мы пошли на это с нелегким сердцем. Но это все же будет означать, что Арктика нанесла нам частичный урон. Мы же должны показать, что большевики уверенно владеют Арктикой, достигают победы, сохраняя в полном порядке все свои силы. Риск при посадке, конечно, есть, но в какой арктической операции нет риска? Разве не рискованно было лететь на полюс, с полюса над открытым Баренцовым морем? Кроме того, прошу не забывать, что самолет стоит государству больших денег. Никто нам не давал права ими швыряться.
Алексеев. Прошу разрешить мне посадку на 85-й параллели. — За самолет и экипаж будьте спокойны.
Шмидт. Согласен. Вторым придется, видимо, посадить Мазурука — у него меньше бензина, чем у остальных.
Мазурук. Согласен.
Шмидт. Есть предложение лечь спать.
Все разошлись. В палатке остались Шмидт и Молотов. Василий Сергеевич непривычно смущался и говорил о вещах совершенно посторонних. Шмидт испытующе смотрел на него.
— Отто Юльевич, — сказал, наконец, Водопьянов, — экипаж Мазурука устал. Разрешите мне сесть на 85-й параллели.
— Нет, Василий Сергеевич, — растроганно [170] сказал Шмидт. Вам садиться нельзя, вы нам нужны на Рудольфе. Повидимому, именно ваш корабль должен будет доставить Мазуруку и Алексееву горючее.
Прощание с Северным полюсом
Положение определилось в ночь с 5 на 6 июня. На трассе Северный полюс — остров Рудольфа наступило некоторое просветление. Дзердзеевский сообщил по радио, что ожидает дальнейшего улучшения погоды. Крузе вылетел в глубокую разведку на север к 85-й параллели, с заданием сесть и систематически радировать обстановку.
— Грей моторы! — разнеслась команда Водопьянова.
Наступили последние часы нашего пребывания на полюсе. Не так уж много мы пробыли здесь, но всем казалось, что мы живем на полюсе давным-давно, все как-то привыкли к лагерю, сжились с палатками, они приняли вековой домашний вид, и, честное слово, мы чувствовали себя на полюсе отлично и уютно. Все привыкли к беспокойной, напряженной работе зимовщиков, к их неугомонной энергии, считали своим традиционным долгом оказывать зимовщикам всемерную помощь. И поэтому решение об отлете застигло всех как бы врасплох. Неужели вот сейчас, через пару часов, мы покинем этих, ставших родными, людей, неужели яри старте самолета Водопьянова они не займут своих привычных мест внутри корабля?
И сами зимовщики были явно взволнованы предстоящей разлукой. Они, правда, крепились, пытались бодро и независимо уверить нас, что [171] вот, мол, как только вы улетите, мы, наконец, почувствуем начало настоящей работы, наконец, вздохнем облегченно. С непринужденным видом Эрнст Кренкель говорил, что подходит то желанное время, когда он сумеет перекинуться по радио несколькими словечками с любителями Америки, а то, мол, наши оперативные сводки и корреспондентские радиограммы закупорили весь эфир.
Они оставались одни, вчетвером, на холодной льдине центрального Полярного бассейна. И как бы мужественны ни были наши друзья, они, конечно, чувствовали и горечь разлуки, и некое щемление в груди.
Папанин поочередно обходил корабли. Он торопливо поднимался по трапу, беглым взором окидывал фюзеляж и внимательно осматривал кормовую часть. Именно там помещались наши самолетные кухни, и они пользовались особой симпатией Ивана Дмитриевича. Не говоря ни слова, забирал с кораблей все, без чего самолеты могли держаться в воздухе. На снег аэродрома летели чайники, кастрюли, вилки, ложки, консервы, ящики с запасными частями, инструменты, лыжи, палки. Мы охотно отдавали остающимся зимовщикам неприкосновенный аварийный хозяйственный инвентарь самолетов, ибо знали, что корабли летят на Большую Землю, а нашим товарищам придется долгие месяцы проводить одним на льдине. Каждый командир, конечно, ясно себе представлял, что обратный путь от полюса до Рудольфа нелегок, что любая из машин может оказаться в тяжелом положении при вынужденной посадке на лед. Тем не менее мы без всякой жалости и жадности обрезали свои запасы, ибо наша посадка была только вероятна, зимовка же ученых являлась фактом. [172] С такой же готовностью командиры кораблей слили в объемистые резервные баки зимовщиков 600 литров бензина — драгоценной крови самолетов.
