Григорий Федосеев - Злой дух Ямбуя
Все это более чем странно и загадочно. Я, пожалуй, назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы мне ночную историю нападения медведя на человека в ловушке. Просто это какой-то исключительный случай, и надо в нем разобраться.
У медведя в тайге нет врагов, кроме человека. Обитатели леса давно признали его за самого сильного. Еще бы! У него на вооружении такая клыкастая пасть, такие когти, что никому неохота испытывать их на себе. Его приземистость, я имею в виду короткие ноги, и кажущаяся неуклюжесть не мешают ему быть ловким и быстрым в нападении.
В местах, где его не беспокоят люди, он действительно владыка лесов. Ни один зверь не рискнет пойти его тропою, приблизиться к нему и оказать сопротивление, попав в его могучие лапы. А его запах, кстати сказать отвратительный, способен парализовать любого противника.
Среди таежных зверей медведица считается самой свирепой матерью. От кого же ей приходится защищать своих малышей? Как ни странно, злейшие враги потомства косолапых — взрослые медведи-самцы. Видимо, природа, создавая такого сильного, злобного и всеядного зверя, побоялась, что он очень расплодится и произведет опустошение среди животного мира, вот и наградила его, казалось бы, нелепым пристрастием пожирать свое потомство. Защищая малышей, медведица бесстрашно вступает в поединок. Схватка медведей — чудовищное зрелище. Заканчивается она обычно гибелью одного из дерущихся, чаще самки.
А что будет с медведицей, если она, прибежав на помощь малышам, увидит человека? Казалось бы, и тут это бесстрашное существо должно было остаться верным себе. Но этого никогда не бывает. Медведица постарается незаметно скрыться с глаз. Она не уйдет далеко от детей, но и не осмелится нападать. Страх перед человеком парализует даже материнский инстинкт.
Что же тогда заставило этого медведя напасть на человека? У него ведь было совершенно откровенное намерение поужинать мною. Может быть, это пещерный медведь, более свирепый хищник, сохранившийся на Ямбуе с древнейших времен?
Натягиваю на себя высушенную у костра одежду. Достаю из кармана недоеденный вечером кусок лепешки, поджариваю его на углях, откусываю маленькие дольки. Как это чертовски вкусно!
Близкий лай собаки, словно грозовой удар, поднял меня на ноги. Я щелкнул затвором, и этот привычный звук как бы и меня самого привел в боевую готовность. Из лесного мрака прорезались два угрожающих зеленых огонька. Цвет их мгновенно перешел в фиолетовый, затем в фосфорический. Стою, жду, когда зверь пошевелится, чтобы определить во мраке контур его туловища. А немигающий свет так и застыл впаянным в темноту.
Присматриваюсь внимательнее…
— Фу ты, дьявол, это же не зверь! — вырывается у меня.
Подхожу ближе. Поднимаю с земли пучок влажного мха, видимо вырванного медведем при схватке с Загрей. На его темном фоне два светящихся червячка. Их-то я и принял за глаза шатуна.
А ветер по-звериному ревет в соседнем перелеске, полощет надо мною темные вершины деревьев.
Где-то в стланике глухо тявкает Загря. Надо бы бежать на помощь, рассчитаться с шатуном, да где взять силы! Стою в раздумье. Страх перед медведем еще не отпускает меня.
Густеет синева предрассветного неба. Вот нерешительно, робко щелкнула птичка, помолчала, щелкнула смелее, громче.
— Спасибо тебе, милая синичка, за утро!
Ночь сходит с вершин Ямбуя. Посветлело в ельнике. Прислушиваюсь к сонному лепету осины, к звукам рождающегося в лесной тишине рассвета. Еще долго, неуловимо, как призрак, бродит по темным закоулкам ельника тревога. А небо все больше синеет, и прежде чем погаснуть, ярче пламенеют звезды.
На равнине ветерок уже сеет беспокойство. Тронутый им туман поднимается высоко над болотами и легким облачком, точно парусник, стремительно несется навстречу восходу. Там, у края земли, облачко вспыхивает синеватым светом, поджигает небо и пропадает в холодном рассвете. Тьма медленно рассеивается. Уходит сумрак из ложков. На небе гаснут ночные капли слез. Приветствуя утро, кричит чибис.
Природа, измученная вчерашним ураганом, не в силах пробудиться. Трава не может подняться, ягель прибит к земле, деревья пожухли. На склонах Ямбуя белыми пятнами, точно пластырь на ранах, лежит не растаявший за ночь град.
И вдруг грохот камней. Что это?
Из-за отрога к озеру выбегает несколько сокжоев-самок с телятами. Их гонит рогатый бык. У края воды все разом, точно наткнувшись на стену, останавливаются, поворачивают головы к ельнику.
Они увидели дымок костра. Крутят головами, нюхают воздух, пытаясь определить, насколько опасен синий, уплывающий в небо дымок.
Какое великолепное зрелище — встревоженные звери!
Сокжои не шевельнутся, точно окаменели. Среди пугливых маленьких самок один крупный самец. Он кажется богатырем. Узнаю вчерашнего быка.
Он бросил на ельник угрожающий взгляд, отрывисто рявкнул, потряс своими рожищами, и все звери мгновенно рванулись вперед, перемахнули промоину и по троелистовому болоту исчезли в мглистой равнине.
Утро рассеивает все: и страх, и усталость, и волнения. Возвращаются мысли о Елизаре. Никакого просвета, куда идти и где его искать?
Сквозь зеленую чащу крон пробились первые лучи только что поднявшегося солнца и осветили рухнувшую ловушку. Она лежит раздавленной жабой на притоптанной медвежьими лапами земле и живо напоминает мне кошмары ночи.
Небо хмурится. Здесь, в северном крае, ненастье — частый гость. Теперь же осень, можно ожидать дождливых дней с туманами, которые надолго приходят сюда в это время с Охотского моря. А то и выпадает снег. Вот тогда нам уже не найти пропавших людей.
Павел, наверно, обеспокоен моим отсутствием, чего доброго сообщит в штаб и о моем исчезновении,
Глава 10
СЛЕДЫ, НЕ СМЫТЫЕ ДОЖДЕМ
Поднимаю ствол карабина к небу, стреляю. Загря должен услышать выстрел. С ближнего болотца поднялась стая пугливых гусей.
Постоял минут десять, послушал и, не дождавшись собаки, пошел на табор. Туман испарился, и как бы поднялись болота. Нагорье распахнулось предо мною зеленой Шубой хвойных лесов. В каждой травинке, в каждой капле влаги, в ветерке — радость жизни.
Пытаюсь вспомнить, какой сегодня день. А впрочем, зачем? У нас не бывает выходных — не важно, среда нынче или пятница. Да и часы не очень нужны. Мы привыкли угадывать время по приметам. Нас усыпляет темнота, будят зори.
Где же Загря? Пора бы ему догнать меня. Я все время оглядываюсь. На моем следу появляется серая точка. Она быстро приближается. Последние сто метров Загря трусит рысцой и, добравшись до меня, падает как подкошенный. Вид ужасный. Бока раздуваются, как кузнечные мехи, шерсть взъерошена, глаза затуманены. Из открытого рта свисает язык, и по нему нитями стекает на землю слюна.
