Василий Пасецкий - В погоне за тайной века
Кашеваров решил пробираться прибрежными озерами, но они изобиловали мелями, среди которых было трудно плыть даже на трехлючных байдарках, не говоря уже о большой байдаре. Приходилось часто перетаскивать суденышко через мели или снова выходить в море и с риском для жизни пробираться среди льдов.
В полдень 13 июля экспедиции повстречалось летнее поселение эскимосов, состоявшее из 30 палаток. Все мужское население охотилось в тундре. Одарив женщин табаком, Кашеваров пытался их расспросить о состоянии льдов дальше к востоку, но ответы оказались очень противоречивыми. Полагаться на добытые сведения было невозможно.
В этот же день у мыса Ледяного экспедиция повстречала густой лед. Он был плотно прижат к припаю, на котором виднелись торосы высотой более четырех метров. Путь на восток оказался закрытым. Надо было ждать, пока южные ветры отгонят льды от берега. Кашеваров отправился по сухопутью, чтобы разведать обстановку за мысом Ледяным. Пройдя пять верст, он обнаружил, что льды дальше к востоку стоят на мелководье. Между ними и берегом остается канал чистой воды. Хотя глубина и ширина его недостаточны для плавания на большой байдаре, по нему без больших трудностей можно пройти на легких байдарках.
Кашеваров решает отправить обратно большую часть своих людей (15 человек), приказав им остановиться вблизи устья безымянной речки, расположенной на 69°25′ с. ш., и заняться строительством зимовья на случай, если бриг «Полифем» не сможет прийти за экспедицией. Сам Кашеваров в сопровождении 12 спутников на пяти байдарках с месячным запасом продовольствия отправляется на северо-восток вдоль неизведанных берегов.
В ночь на 15 июля они достигают эскимосского поселения Каякишвигмют, расположенного на северной стороне мыса Ледяного.
«Многочисленные его жители, — писал Кашеваров, — встретили нас дружелюбно и охотно показали нам разнообразную свою пляску, но из провизии ничего не продали. После толпа их, человек до 40, провожала нас берегом версты две и с величайшим криком предупреждала нас остерегаться каклигмютов, жителей дальних мест».[179]
Байдарки медленно продвигались вперед, с трудом отыскивая себе путь среди мелких и частых льдин. Затем густой туман снова выгоняет мореплавателей на берег, где они проводят половину суток.
Путешественники с нетерпением ждут улучшения погоды и, как только туман редеет, снова спускают на воду свои суденышки. Их не страшит ни близость льда, ни раскаты грома. Они плывут, не выходя из байдарок почти четырнадцать часов.
Собственно, моряки останавливаются не потому, что они измучены до крайней степени непрерывной греблей. Просто им повстречалось эскимосское селение, и они хотят познакомиться с его обитателями. Правда, их встречают весьма настороженно. Мужчины держат наготове луки со стрелами, а женщины тем временем вместе с детьми удирают в тундру. Но табак делает свое дело. Завидев подарки, мужья криком останавливают своих жен и детей. И все стремительно бегут навстречу пришельцам.
Едва моряки сходят на берег, как эскимосы обнимают их за плечи и «приветствуют усердным потиранием носов и щек об наши носы и щеки, дополняя ласку плотным ударом каждого из нас рукою в спину».
Женщины преподносят морякам холодную воду. Мужчины показывают свою меткость в стрельбе из лука и рассказывают, между прочим, о том, что путешественники скоро вступят в пределы, где обитает племя каклигмютов, о воинственных нравах которых известно всем жителям северных берегов. «Они всегда худо расстаются», — предупреждают эскимосы Кашеварова.
Моряки торопятся. В 8 часов утра 16 июля они снова отправляются в путь. Через три часа они достигают мыса Тутагвик, что по-эскимосски означает «место, необходимое в дороге». Занимаясь описью его берегов, путешественники встретились с большой группой эскимосов и роздали им табак, который они тут же стали курить. Курили мужчины, женщины и дети.
«Один пяти- или шестилетний мальчик, — писал Кашеваров, — торопясь к матери своей потянуть табаку, побежал через вязкое болото, упал и стал кричать. Все дикари в одно мгновение и с воплем отчаяния бросились к мальчику. Вытащив из болота, иные стали его раздевать, другие совать ему в рот трубку. Одним словом, сделалась такая суматоха, как будто ребенок совершенно погибал».[180]
Кашеваров вместе со всеми суетился около пострадавшего ребенка. Видя всеобщее внимание, мальчишка громко орал. Путешественник дал ему лист табаку и тем унял потоки его слез. Эта любовь к детям восхищает мореплавателей.
Эскимосы пляшут, затем заунывно поют и наконец требуют от спутников Кашеварова — алеутов — ответного представления.
«Гребцы мои ни за что не хотели плясать по-своему, по-алеутски, — писал Кашеваров, — но согласились показать пляску колошенскую, для выполнения которой они вымазали свои лица сажей из кухонной посуды и, накинув на себя погрязнее одеяла, вышли из палаток, вооруженные вместо бубен кастрюлями. Дикари, не ожидавшие видеть такое превращение, изумились и вдруг все сели. Это ободрило алеутов. Они стали так ломаться и кричать, что и сами колоши удивились бы. Военная пляска и громкая песня, сопровождаемая оглушительною музыкою нового рода, так понравилась дикарям, что они несколько раз просили алеутов все это повторить».[181]
19 июля экспедиция достигает залива Перд. Путь дальше на восток и север закрывает мелкобитый лед. Он так густ и так прижат к берегу, что нет никакой возможности пробраться через него даже на легких байдарках. Кашеваров взбирается на самый высокий утес. Льды верстах в десяти становились более редкими, но берег был так изборожден рытвинами, что по нему невозможно было перенести байдарки. По приказу Кашеварова его помощник Малахов идет осматривать озера в тундре. Если они будут достаточно глубоки и направлены вдоль берега, экспедиция воспользуется ими для дальнейшего продвижения вперед. Но и Малахов не приносит утешительных вестей. Озера слишком мелки, а тундра совершенно раскисла и по ней невозможно перенести тяжело груженные байдарки.
Воспользовавшись вынужденной остановкой, Кашеваров посетил в окрестностях залива летнее селение эскимосов. Житель Тукак рассказал, при этом показав на песке, что от мыса Барроу (Кибаллю) берег уклоняется к востоку и тянется прямой линией «на один день езды байдарой, а потом чрезвычайными извилинами продолжается по тому же направлению до устья реки Большой».[182]
Тукак предупредил Кашеварова, что «люди чем далее, тем хуже; они на всех нападают». Он же поведал, что летом 1836 года с восточной стороны приезжали русские люди и вели торговлю. На память о своем посещении они оставили жителям листок из рукописного морского календаря, который составлялся в Ново-Архангельске.
