Роберт Скотт - Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма.
Вторник, 31 января. Лагерь № 3. У нас все готово к выступлению. Сегодня мы проделали эксперимент с лошадью Скучный Уилли: надели ей лошадиные лыжи. Результат получился сказочный. Она стала легко расхаживать кругом нас, ступая, точно по твердой земле, на таких местах, на которых без лыж жалко барахталась. Отс никогда не верил в эти лошадиные лыжи, да и я думал, что даже самой смирной лошади потребуется с ними попрактиковаться.
Тотчас после этого удачного опыта с лыжами я решил, что надо постараться достать еще такие. Всего через полчаса Мирз и Уилсон уже были на пути к базе, отстоящей от нас милях в двадцати с лишком. Может быть, на наше счастье, лед еще не прошел, только боюсь, что надежды на это мало.
Между тем думается, что лыжами можно бы удвоить проходимое расстояние.
Аткинсону сегодня получше, хотя далеко еще не хорошо, так что эта проволочка ему на пользу. Мы не можем выступить, пока не вернутся собаки, отправившиеся за лыжами. Есть еще надежда, что дальше Барьера поверхность окажется более твердой, но мне сдается, надежда эта может быть не особенно основательна. Во всяком случае, хорошо, что мы открыли возможность пользоваться этими лыжами.
В первый раз ночью низкая температура: 2,4° [‑18 °C]. В палатке довольно тепло.
Среда, 1 февраля. Лагерь № 3. День прошел в сравнительном бездействии и с некоторыми неприятностями. В полдень вернулись Мирз и Уилсон, донесли, что лед уже вскрылся за островом Бритен и попасть на мыс Эванса нельзя. Лыж для лошадей, увы, нет. Я решился отправиться завтра без них. Поздно вечером Аткинсону осмотрели ногу — нехороша. Раньше нескольких дней ни в коем случае он поправиться не сможет. Приходится оставить его. Решил оставить при нем Крина. К счастью, у нас есть запасная палатка и печка. Как вести лошадей — уж не знаю. Остается одно — приспособиться к обстоятельствам.
Бедный Аткинсон сильно хандрит.
Я послал Грана на мыс Хижины в наш старый дом с последней почтой. Он пошел на лыжах и отсутствовал почти четыре часа. Я уже начал беспокоиться, потому что поднялась пурга. Гран едва не проглядел лагерь на обратном пути. Я рад, что он вернулся.
Провизии у нас больше чем достаточно, и если все пойдет так же, как теперь, то мы проживем в большом довольстве.
Четверг, 2 февраля. Лагерь № 4. Пустились наконец в путь. Поднялись в 7 ч, покинули лагерь в 10 ч 30 м. Аткинсон с Крином остались, к великому огорчению последнего. У Аткинсона очень болит нога. Он сильно сокрушается о своем состоянии, в чем, признаюсь, я не могу слишком ему сочувствовать: незачем было так долго скрывать и запускать болезнь! Крин как‑нибудь доставит еще сена с окраины Барьера. Его мне очень жаль.
Выступив со всеми лошадьми (лошадь Аткинсона пришлось вести мне), я, к удивлению своему, заметил, что они неглубоко уходят в снег и что, к великой моей радости, мы сразу пошли довольно бойко. Так продолжалось больше часа, после чего дорога пошла опять похуже. Все же лошади по большей части справлялись хорошо. Только у Берди‑Пташки (любимое прозвище Боуэрса) лошадь очень тяжелая и с трудом передвигается даже тогда, когда остальные ступают сравнительно легко. Она усердствует, и чем больше старается спешить, тем глубже уходит в снег, поэтому пришла она вся в мыле. Я потребовал нашу единственную пару лошадиных лыж — оказалось, ее забыли взять.
Невольно приходит на ум, не лучше ли дорога ночью и рано утром, при более низкой температуре?
Мое предложение идти ночью встретило всеобщее одобрение. Если поверхность пути улучшится, то лошади в более теплые дневные часы смогут лучше отдыхать и, естественно, лучше пойдут ночью.
Итак, мы отдыхаем в наших палатках, с тем чтобы подняться в путь к ночи. Гран добровольно с большой охотой вызвался идти назад за лыжами. В качестве специалиста‑лыжника он нам очень полезен.
Прошлой ночью температура упала до +6° [‑14 °C]. После того как ветер прекратился, стало тепло и тихо.
Впечатления
Соблазнительная теплота спального мешка.
Шипение походной печки и благоухающий пар кушанья, исходящий из вентилятора палатки.
Контраст между маленькой зеленой палаткой и необозримой белой пустыней.
Визг собак и ржание коней.
Тучи сыпучего снега, гонимые ветром.
Хрустение наста под ногами.
Прорытые ветром в снегу борозды.
Голубая дуга под дымным облаком.
Звонкий стук лошадиных копыт и, за ними, шуршанье полозьев.
Монотонный говор погонщиков, подбодряющих или бранящих лошадь.
Топот собачьих лап.
Легкое похлопывание парусины нашей палатки.
Глухое гудение той же парусины под сильным ветром в метель.
Гонимый ветром снег, мельчайшей пылью проникающий во все отверстия и щели, забирающийся под шапку, колющий, точно иголками.
Туманный лик солнца, робко выглядывающий сквозь тонкий сыпучий снег и проливающий бледный, не дающий теней свет.
Вечное безмолвие великой снежной пустыни. Несомый с юга полупрозрачными столбами снег — бледные, желтоватые призраки, предрекающие надвигающуюся бурю, затушевывающие одну за другой резкие черты ландшафта.
Пурга — возмущение природы; трещина — поставленная природой западня. Никакой охотник так ловко не спрячет своей ловушки. Мост из легкого, чуть волнистого снега никак не намекает на скрытую опасность. О ней не догадаться до того мгновения, пока человек или животное не проваливается, барахтаясь, а потом старается вылезть, карабкаясь и цепляясь за края.
Бездонное молчание, прерываемое единственно только мягкими, глухими звуками идущего отряда.
Пятница, 3 февраля, 8 ч утра. Лагерь № 5. Стали сниматься с лагеря в 10 ч вечера, выступили в 12 ч 30 м. Дорога, сначала плохая, постепенно улучшалась. Были две короткие передышки, а в 3 ч 20 м утра сделали привал, чтобы поесть и покормить лошадей. Шли потом с 5 до 7 ч. Прошли всего 9 миль. Дорога под конец была как будто лучше, но перед самой остановкой Боуэрс, шедший впереди, погрузился в глубокий рыхлый снег. Следовавшие непосредственно за ним разделили его участь, и в сугробе мигом забарахтались три лошади. Их кое‑как вытащили. Двух вывели на сравнительно твердое место. Остальных, запутавшихся, распрягли и осторожно водили, пока тоже не напали на более или менее твердое место. Тогда разбили лагерь. Тут опять показали себя лыжи. Надели пару на большую лошадь Боуэрса. Сначала она ходила неловко, но это продолжалось всего несколько минут. Когда же ее запрягли, она привезла не только свои сани, но еще и другие, и все это по таким местам, на которых она прежде проваливалась. Будь у нас больше этих лыж, мы, наверно, могли бы надеть их на семерых из наших восьми лошадей, а немного погодя, полагаю, и на восьмую лошадь Отса. Нет сомнения, что в такой «обуви» они без всяких затруднений возили бы нагруженные сани. Досадно, как вспомнишь, что мы лишаемся такой существенной подмоги только потому, что лыжи забыты на станции!
