Георгий Карпенко - Под парусом в Антарктиду
Меня ждут: две женщины — моя мама и жена Людочка, мои дети Галка и Анка, брат Юрка и мои друзья. И я иду к ним в своей кругосветке. То, что стало откровением в экспедиции, — я совершенно не могу без них. Это пытка — и я буквально обливаюсь слезами, когда кручу колесо штурвала и гоню «Уранию-2» в океан, навстречу пологой и могучей зыби.
В середине Атлантики, хорошо продуло, и эта зыбь, в которой сейчас кувыркается яхта, пришла оттуда. Но пока я ухожу от своего дома все дальше и дальше, и уходить буду еще около четырех с половиной тысяч миль, до того, пока мы не упремся в Антарктиду. Ну, а после Беллинсгаузена мы только и будем делать, что идти к родному дому. И больше ничего! И больше ничего.
Какие-то дрова под лавкой, тряпки, банки, даже лопата для снега под ногами в кокпите возвращают меня к действительности. Все это крайне нужно Иван Ивановичу, эти орудия труда буквально роятся вокруг него. И страшно воняет с правого борта из воздушников семейного гальюна. Дима лежит пластом с температурой и зубами — откачать некому. Дамы уедут — закрою гальюн! Зову Ивана и указываю ему на бардак, который он развел в кокпите на боевом корабле. Иван молодец, он не спорит, он такие моменты понимает не хуже меня и быстро все рассовывает по местам. Боцман и Дима в этом случае принялись бы спорить. Боцман больше для проформы, а через некоторое время убрал бы в лучшем виде, а Дима был посерьезнее клиент, он как бы не понимал, почему к нему пристают, хотя был вроде как профессиональный моряк, который в первом же плавании начинает догадываться, что такое флот и начинает ощущать незыблемость Основных Понятий, действующих на любом корабле и мало измененных, скажем, за двести последних лет. И я опять почти обреченно думаю, что по мере того, как у нас будут таять силы, мы будем все агрессивнее отстаивать свои сиюминутные соображения. И я в состоянии попридерживать свою правоту и не пускаться по каждому случаю в полемику. И еще есть у нас мудрый Чубаркин Артур! Как хорошо, что он все-таки выбрался к нам, во-первых — свеженький, во-вторых до того умный — не на словах, а просто сам по жизни такой. Я видел, что он меня понимает и принимает и поэтому пройдет со мною до конца. Для меня осознание этого было маленьким духовным праздником здесь, в 30 тысячах километров от дома, без денег, почти без жратвы, в преддверии больших испытаний Южным океаном.
Тем временем мы ушли от берегов и пошли по волне на юго-юго-запад. Пришел ветер, большие волны стелились в направлении нашего пути, «Урания-2» под всеми парусами шла в бакштаг и временами выходила на фордак, подбрасывая рулевому адреналина в кровь, заставляя его молниеносно перекладывать руль, возвращая ее на более безопасный бакштаг. Волна накатывалась с кормы, задирая ее высоко в небо. «Урания-2» оказывалась сидящей между двух волн, как в люльке, и теперь вал, придя под корму, подхватывал яхту и ускорял ее ход, проходя под корпусом, вспениваясь впереди и выше бушприта. Яхта ныряла носом в образовавшуюся яму и неслась на гребне следующей волны в какой-то несуразной позе — носом вниз, пока следующая волна не выравнивала ее, и снова проваливала нос и уходила вперед. Мы хорошо бежали, делая по 30 миль за вахту, и вошли с этим ветром в ночь, и я опять остался с Артуром на его вахте, потому что у Димы поднялась температура. К утру ветер зашел, стало поддувать в морду с юга сильнее и сильнее. Пошли в берег.
Сдал вахту, лег, но через 40 минут будит Иван — нужно рифиться. Выхожу, Балерина вахта в непромоканцах, готовая к работе, снимаю штаны и в плавках — в бой. Зарифились, сняли передний стаксель. А чайки сидят стаями на воде! В южном полушарии не так, как у нас в северном. Здесь, когда крепко дует, чайки садятся на воду и пережидают шторм вплавь. Иногда накроет птицу пенным гребнем, она чуть отлетит в сторону и опять садится и пляшет на волне.
Обычно мы стремились уйти от берегов ради собственного спокойствия, а тут после трех дней по воле ветра и большой впадины южноамериканского материка оказались в 200 милях от берега. Я начал думать, как гасить эту составляющую, которая росла каждые сутки. Теперь нам не страшен был южный ветер, его можно было держать про запас, для возвращения к берегу. Он и пришел 22 декабря, даже раньше, чем я на это рассчитывал. В то время как «Ура-ния-2» с двумя стакселями, стоящими друг за другом, зарифленными гротом и бизанью, борясь со встречным ветром и волной, шла в двухстах милях от берегов Южной Америки, Иван, отстукивая радиоключом букву за буквой, втолковывал Валере Тимакову идею, рожденную ночью в моем воспаленном мозгу. В двух словах она выражала следующее: Тима, срочно беги и накрути хвоста Мар-футину, Кудряшову и маленько Инсарову, так как деньгами с их стороны не пахнет до сих пор!
Сложилось впечатление, что аргентинская служба погоды, которую принимал Иван, пользовалась одними и теми же цифрами и совала их в каждый прогноз (хотя в течение последней недели погода менялась по несколько раз кардинально), а скорость ветра давалась в одном и том же диапазоне 28–33 узла. И мы вспоминали, какие точные цифры всегда давали немцы и англичане, они подсказывали даже детали.
Ветер по-прежнему в морду, идем в берег. Яхту бьет волна, рангоут гремит и вибрирует. Ползаю по палубе с пассатижами, затягиваю мочки, проверяю талрепы.
Хуже нет, когда в такую погоду что-нибудь отвалится. Постепенно ветер отходит, позволяет идти уже 270 градусов, а потом и 250. Но тут «поплыл» Аркадий в своей носовой каюте. Пока мы были подводной лодкой, прорываясь через волну, через вентиляцию таранного отсека «Урания-2» приняла внутрь около трех тонн воды. Пришлось лечь на курс 300 и идти целый час вдоль волны, пока не откачали все из носового отсека. Аркадий в трансе: все черно-белые фотографии его выставки залиты морской водой, он рвет их и бросает на пол. Еле оторвали его от этого занятия, собрали фотографии и разложили их по каютам на просушку. Аркадий и без того в кризисе — за все время стоянки в Рио не написал ни строчки, пленки не проявлены, фотографии не отпечатаны. Он хочет найти в Буэнос-Айресе баптистов и просить их проявить наши пленки и отпечатать фото. Вот такие экспедиции бывают! Мне приходится только скрипеть зубами и молить Бога, чтобы дал нам ход и сохранил экипаж и лодку.
Мы забирались все дальше и дальше на юг. Валера все реже появлялся на вахте в своих красных трусах — начал надевать штаны. Я-то давно по ночам был в синтепоновом анораке, штанах и шапочке. Ветер ушел к востоку, и «Урания-2» с потравленными, настроенными на галфинд парусами, легко вспарывая волну, быстро скользила по ночному океану. Это была прекрасная ночь. Хорошо дуло, но ветер еще не разогнал волну. Яхта летела быстро, сопровождаемая настойчивым и беспрерывным шуршанием воды, белой пеной проносившейся вдоль борта. Справа по борту на воде лежал след от луны, он шел от горизонта и упирался в борт «Ура-нии-2». И не надо было смотреть на компас, чтобы вести яхту, достаточно было боковым зрением держать дорожку лунного света справа. Так мы и летели в этой гармонии, и Аркадий сказал, что есть моменты в жизни и вот этот — один из них.
