Андрей Ланьков - Северная Корея - вчера и сегодня
Любопытно, что через полтора месяца Ким Дон Дю - заместитель Ким Даль Хена - говорил о влиянии партии в Южной Корее куда менее категорично, хотя тоже подчеркивал, что такое влияние существует. Впрочем, десятилетие спустя и сам Ким Даль Хен признавал, что в 1949 году он отнюдь не контролировал всю деятельность сторонников религии Чхондоге на Юге. В 1956 г., вспоминая о предвоенной обстановке, он сказал, невольно опровергая собственные высказывания семи-восьмилетней давности, о которых сам, скорее всего, давно забыл:"Имевшиеся до 1950 г. НЕБОЛЬШИЕ (выделено мною - А.Л.) связи с югом полностью были прерваны войной". {*23}
К началу войны обе некоммунистические партии уже находились под жестким контролем. Во главе одной из них стоял тайный член Трудовой партии Цой Ен Ген, многие из заметных фигур в окружении которого тоже нелегально состояли в ТПК. Степень проникновения "агентов влияния" в партию Чхонъуданъ была, видимо, несколько ниже, но и там их, кончено, хватало. Немалое количество осведомителей действовало на всех уровнях. Почта партийных организаций и их руководителей перлюстрировалась молодой корейской тайной полицией. Кстати сказать, с перлюстрацией корреспонденции связан один забавный и показательный эпизод, произошедший на рубеже 1948 и 1949 г. и отраженный в материалах советского посольства. При перлюстрации почты в провинции Северная Пхенъан не успевшие еще набраться опыта сотрудники тайной полиции нечаянно заменили содержимое вскрытых пакетов, так что руководители местного отделения Демократической партии и партии Чхонъуданъ получили документы друг друга. Тогда руководители относительно более независимой партии Чхонъуданъ предложили Демократической партии совместно направить в адрес правящей Трудовой партии протест против проверки ее сотрудниками партийных документов на почте. Но в ответ деятели Демократической партии (возможно, тайные члены ТПК) заявили, что поскольку не установлено, кто именно проверял эти пакеты, то они не считают нужным предъявлять протест. {*24}
Тем не менее, с началом войны репутация "непролетарских" партий как не слишком надежных подтвердилась. Это было неизбежно, ибо вступление в какую-либо из этих партий, с одной стороны, показывало, что человеку отнюдь не безразлична политика, а с другой - ясно говорило, что он отнюдь не согласен с линией властей и правящей Трудовой партии. Разумеется, центральные органы обеих партий во время осеннего отступления были эвакуированы на север, в район китайской границы (штаб-квартира Демократической партии располагалась в г. Канге) и там принимали некоторое участие в пропагандистских акциях пхеньянских властей, но вот рядовые члены и, особенно, низовые активисты этих партий очень часто выступали на стороне Сеула. В результате значительная их часть во время отступления южнокорейских войск зимой 1950-51 гг. ушла на юг. Кроме того, когда на территории, вновь оказавшейся под контролем Севера, в 1951 г. была проведена перерегистрация членов Демократической партии, многие из них больше не встали на учет. В результате численность партии существенно сократилась и к концу войны не превышала 10 тысяч человек. Абсолютно аналогичная картина наблюдалась и в партии Чхонъуданъ. {*25}
После окончания войны ситуация, в которой действовали обе некоммунистические партии, существенно изменилась. Пхеньянский режим вышел из войны экономически ослабленным, но политически - неизмеримо усилившимся. Отныне власть опиралась на сильную армию и полицию, куда менее зависела от прямой иностранной политической поддержки, и, наконец, действовала в новой социально-психологической атмосфере, когда большинство населения либо искренне поддерживало существующий строй, либо уже набралось достаточно опыта для того, чтобы вести себя тихо. Укреплению режима способствовало и то, что во время войны практически вся территория страны побывала сначала под северокорейской, а потом под южнокорейской оккупацией, так что сторонники обоих режимов могли попросту уйти в ту часть страны, порядки которой были им больше по сердцу. Оппозиция фактически сама себя отправила в изгнание.
После войны пхеньянский режим более не нуждался в декоративных "непролетарских" партиях. Косвенный контроль над потенциальной оппозицией был заменен прямым. Задача объединения страны, в выполнении которой обе партии должны были играть особую роль, была на неопределенное время снята с повестки дня. Наконец, в отличие от стран Восточной Европы, Северная Корея не привлекала к себе особого внимания международного сообщества, и в силу этого, равно как и в силу отсутствия демократических традиций, перед ней не стояла та задача сохранения демократического фасада, которая вынуждала многие социалистические страны Восточной Европы достаточно бережно относиться к символической многопартийности. Наконец, руководство КНДР, воспитанное в духе догматического советского марксизма 1940-50-х гг., воспринимало наличие у себя в стране нескольких партий как показатель определенной "незрелости" социальной структуры. Они считали, что в "настоящей" социалистической стране может быть только одна партия пролетарская (то есть коммунистическая), так как там не осталось непролетарских классов. Поэтому первые послевоенные годы стали временем наступления на "непролетарские" партии и окончательного их превращения в эфемерные структуры, в вывески. Надо отметить, что этот подход встретил определенные, хотя и очень робкие, протесты со стороны советских дипломатов, которые иногда советовали своим северокорейским собеседникам проводить более острожную в отношении "непролетарских" партий и не стремиться к их скорейшей ликвидации.
Около 1954 г. была прекращена выплата государственных дотаций партии Чхонъуданъ, в то время как Демократическая партия тогда еще продолжала получать государственную материальную поддержку. {*26} Этот избирательный подход был, как представляется, вызван, во-первых, тем, что Демократическая партия воспринималась как партия торговцев, кустарей, и христиан (преимущественно - католиков), которых тогда было еще довольно много и которые пользовались некоторым влиянием, в то время как партия Чхонъуданъ состояла в основном из крестьян сравнительно отсталых районов. Вторая причина, как кажется автору, была связана с тем, что обе партии с точки зрения северокорейского руководства были важны в основном как каналы, по которым можно было поддерживать связи с Югом, а 1950-е гг. в Южной Корее стали эпохой быстрой христианизации и заметного сокращения влияния религии Чхондоге. Поэтому Демократическая партия, формально прохристианская, была важнее для Пхеньяна, нежели партия Чхонъуданъ.
