Кармен Майкл - Танго в стране карнавала
– Ты что, сама не понимаешь, что такое эскадрон смерти? – сухо спросил Фабио.
– Самосуд?
Но Фабио промолчал. Вместо ответа он начал напевать песнь о приезде в Мангейру: «Прибыли, Мангейра, о-о, вот и Мангейра!», – другие пассажиры смотрели на него и улыбались.
Мы вышли из автобуса около Государственного университета Рио-де-Жанейро, здания в советском стиле, охраняемого гражданской полицией, и отправились в фавелу. Бразильский флаг, украшенный позитивистским и идеалистическим девизом «Порядок и прогресс», безжизненно обмяк от полуденной, как в духовке, жары. Горстка дешевых лавчонок, синие пузыри – будки телефонов-автоматов и учебные корпуса служили нуждам немногочисленных студентов (время от времени кто-нибудь из них появлялся и проходил по огороженной территории). В отсутствие морского ветра – до Санты-Терезы бриз все-таки добирался – температура была минимум на пять градусов выше, и я держала руку козырьком над глазами, чтобы защитить их. Цифровое табло часов-термометра показывало 38 градусов. Мы свернули за угол, и Фабио махнул рукой:
– Смотри.
Фавела раскинулась на низком округлом холме, но каковы его естественные очертания, определить было трудно, столько на нем понастроили домов и домишек. Они выглядели как сотни ржавых картонных ящиков, поставленных один на другой и связанных друг с другом перекрученными пучками проводов – нелегальной электропроводкой. Над каждой крышей парили разноцветные воздушные змеи, из каждой щели торчали банановые листья, а сверху слышался треск фейерверков.
Перейдя последнюю дорогу перед Мангейрой, мы зашли в pasteleria, закусочную, этакий бразильский «Макдоналдс» для бедных, чтобы подкрепиться перед тем, как входить в фавелу. Фабио заказал два стакана мутно-зеленого тростникового сока у человека, который хмуро давил длинные стебли тростника маслянистым черным колесом. Женщина выудила из бездонного бурлящего чана жирные пирожки с жареным сыром и положила их перед нами на лист оберточной бумаги.
– Здесь есть телефон, откуда можно позвонить? – обратилась я к ней, но она лишь молча ткнула пальцем в ту сторону, откуда мы пришли.
– Только там?
– У нас в фавеле телефонов нет, потому что мы их ломаем, – пояснила она с кислой усмешкой.
Я только подняла брови. Боюсь, даже сочувствие выглядело бы сейчас проявлением высокомерия.
– Придется вам вернуться немного назад, в реальный мир, – сказала женщина, и, к моему удивлению, выражение ее лица немного смягчилось.
– Вы живете там, выше? – спросила я, махнув в направлении холма Мангейра.
Женщина тихонько фыркнула:
– Хм… как же я выгляжу? Я что, на козу похожа? Только козы скачут по горам. А я живу здесь, внизу. У реки. – И она указала рукой на черную струйку грязи, вытекающую из цементной трубы.
Я подумала, что мир окончательно свихнулся и определение цивилизации поменялось. Всего-навсего пересекли дорогу, и вот, поди ж ты, мир университетов, сетевых аптек и телефонов-автоматов остался где-то далеко позади и кажется недостижимым. Всего-то перешли через дорогу – и в этот момент все поменялось: чистенькое, стерильное и безопасное уступило место чему-то тягостному, опасному, кишащему.
Согласно официальному определению, фавелы, иногда называемые морру,[54] – нелегально, самовольно возведенные поселения. Однако правительство постепенно начинает легализовывать часть построек с тем, чтобы обеспечить получение сборов и налогов от их населения, составляющего, по данным неправительственных организаций, более тридцати процентов населения Рио-де-Жанейро. Правительство приводит другие цифры, заявляя, что в фавелах проживает около десяти процентов, но надо еще учитывать, что многие отрицают, что живут в фавелах, и указывают другие адреса, даже во время переписи.
Качество жизни и уровень насилия в разных фавелах очень сильно различается, неизменно одно: фавела – это трущоба. Она может располагаться бок о бок с самым что ни на есть шикарным байру в Рио, но если твой адрес – фавела, то возможности трудоустройства мгновенно сокращаются до самой тяжелой, неквалифицированной и низкооплачиваемой работы. У человека с адресом «фавела» жизнь моментально обесценивается.
Средние и высшие слои в Рио-де-Жанейро боятся фавел, однако, поскольку ничего лучше (или дешевле) предложить никто не может, с фавелами мирятся – но держат в изоляции от «приличного общества». В результате старые фавелы, такие как Мангейра, Провиденсиа и Росинья, – высокоорганизованные поселения, с ассоциациями жителей, политическим представительством и пусть доморощенными, но все же элементами технического прогресса, позволяющего населению пользоваться бесплатным электричеством, водопроводом, канализацией, подключенными к государственным сетям. Но фавелы нельзя назвать коммунами: они возникли по необходимости, а не на основе определенной идеологии. Новички должны обращаться за разрешением поселиться в фавеле к ассоциации жителей, но, если только они не близкие родственники, редко получают положительный ответ. Для многих новых семей, прибывающих с обнищавшего северо-востока Бразилии, единственная возможность – создать новую фавелу. Увы, вопреки возмущенным письмам-протестам, которые почти ежедневно публикует газета «О Глобу», слабая и коррумпированная власть Рио-де-Жанейро неспособна, да и не заинтересована в том, чтобы как-то решить вопрос с крытыми ржавой жестью хибарами, облепившими зеленые склоны живописных холмов.
– Куда им еще девать всех этих матерей, кормящих грудью их детей, этих мужчин для их фабрик, этих девушек, которые за нищенское жалованье чистят их сортиры? – риторически вопросил Фабио, когда мы как-то коснулись этой темы в разговоре. Потом он добавил: – Все эти люди, оставшись без крыши над головой, могут поднять бунт, революцию или что-то в этом роде…
Жилища, образующие фавелу, как правило, представляют собой прямоугольные коробки из необожженного красного кирпича. Крыши из ржавой жести или, на домиках поприличнее, из красной черепицы. Деревянные двери, а то и просто полотнища ткани, занавешивающие проем, – хотя, как пояснил Фабио, двери тут вообще не нужны, так как в фавеле не воруют. В фавелах своя полиция, образованная членами местных наркобанд, – и все знают, что воров, насильников и растлителей малолетних ждет свирепая расправа, вплоть до смертной казни.
Некоторые дома были покрашены в зеленый и розовый цвета мангового дерева, символа фавелы Мангейра. Честно говоря, лично мне кое-какие из них показались вполне милыми и даже уютными. Но это сугубо личное мнение, видимо, только мое – позднее Карина и Густаво пришли в неописуемый ужас при одной мысли о том, что фавелу можно счесть местом, пригодным для обитания.
