Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка
Затем следовало торжественное шествие, il corteo storiсо — исторический кортеж. В нем участвовали пять сотен человек, и каждый в точной копии средневекового одеяния. На одеяния шла парча, тяжелая от золотых и серебряных нитей. Ее ткали и покрывали вышивкой сотни рук. Здесь были представлены все слои средневекового общества: гильдии ремесленников, городское управление, солдаты и воины с блестящими на солнце мечами, в тугих чулках над сапогами со шпорами, с суровыми лицами, остававшимися непроницаемыми, даже когда мать кричала одетому в дамасскую парчу сынку: «Amore della mamma, та quanto sei bello, любовь своей мамочки, какой же ты красавчик!» Мне сказали, что ее сынок уже восемнадцать лет участвует в процессии, и все же она каждый раз поражалась его виду.
Столяр из хорошо знакомой нам мастерской был одет il capitano del popolo — народным капитаном и символизировал благодетельную власть. Гордая осанка, скуластое лицо, серебряная борода, лежащая на груди, ниспадающие на спину волосы, черная с золотом мантия поверх бархатного камзола и рейтуз. В руках он нес шлем с плюмажем и смотрел строго вперед. Вперед — или назад, в прошлое? Толпа вопила «Bravo, bravissimo!» и рукоплескала ему, и становилась понятно, что они не нарядились в чужое платье ради маскарада — нет, скорее они стали самими собой, облеклись в собственную плоть и кровь, растущую от корней их генеалогии. Снова и снова в рядах мелькали мантии, головные уборы, осанка, преобразившие человека, сменившего лицо двадцатого века на средневековое. Как они были похожи на портреты своих предков! Мне оставалось только гадать, что они чувствуют, выступая под барабанную дробь в сиянии воскресного солнца по улицам, по которым проходили их отцы, деды и десять поколений предков?
В процессии шла девушка, нарезавшая мне панчетту в салумерии. В лавке, на работе, волосы она убирала под белую полотняную шапочку, а халат застегивала под горло. А нынче утром ее рыже-золотые волосы свободно ниспадали из-под венка из маков и шиповника, перевитого голубой атласной лентой. Она оделась пастушкой, в платье с лифом и передник желтых тонов.
— Тициан! — слишком громко, не подумав, сказала я, когда она проходила мимо, и красавица чуть улыбнулась, в восхищении, как мне подумалось, перед собственным преображением. Стайка ангелочков, пухлых, розовых, все не старше трех лет, проходили, держась за руки. Следом шли их бабушки и тоже держались за руки — старые подруги, сцепившие покрытые старческими пятнами ладони.
Один ангелочек, самый крохотный, пошатывался от усталости, задевая мостовую подолом розового платьица и спотыкаясь ножками в серебряных туфельках. Но все же девочка старалась удержаться на ногах, хотя светлое младенческое дыхание оставалось неровным. Маленькая надежда Орвието, она молитвенно сложила ладошки в ямочках. Между ними виднелся ломтик пиццы, от которой она тайком откусывала на ходу. Надо же подкрепиться в пути!
В то утро, стоя на площади — как на всех ежегодных festa di Corpus Domini в будущие годы, — мы говорили друг другу, что жизнь в нескольких шагах от такого торжества — достаточная причина дожидаться бального зала Убальдини. Мы не говорили о собственном кризисе веры, от которого я страдала больше, чем он. Не время для таких разговоров, когда само небо настроилось на чудо.
Темные яростные тучи пронеслись в солнечных лучах, как стремительные колесницы, и вслед за молнией раскатисто прогрохотал гром, пока не стихло все, кроме огромного церковного органа, исполняющего Баха, и двухсотголосого хора, поющего, словно в последний день мира. Вот появились вышивки четырнадцатого века, изображающие чудесное событие. Их, расправив на золоченых шестах, подняли вверх cavalieri в черных костюмах, и толпа смолкала при их приближении. За ними следовали тридцать мальчиков-служек в нарядах из грубой материи, со всей силой детской веры размахивающих кадилами. Задыхаясь от гордости, они поднимали сосуды высоко над головками в венчиках, и за ними тянулся благовонный туман, выстилавший дорогу для главного сокровища. Для самого алтарного покрова. Покров из Больсены виднелся за стеклом золотой раки, которую несли высоко над толпой, как подтверждение чуда или, скорее, трофей победы, и толпа замерла в восхищении. Последним, под балдахином, в окружении священников, шаркая по мостовой старческими ногами, прошел епископ, маленький и хрупкий, удерживавший ковчег ostensorio в складках пурпурного одеяния, и тут снова прогремел гром, а хор с органом соперничали с ним, и казалось, все звуки нисходят с небес. Мелодия звучала фортиссимо, возносясь до крещендо, а потом сквозь тучи прорвалось солнце, раненой чайкой вскрикнул ветер, и хлынул дождь, но никто не побежал. Никто не бросился под крышу. Люди только откидывали головы, подставляя лица под благословение льющихся с небес капель.
Глава 14
ВСЕ МЫ ЖИВЕМ НА РУИНАХ
В те дни я оставалась на Виа Постьерла одна, потому что Фернандо каждое утро уезжал работать с Князем, который наконец попросил ему немного помочь. Позвонив нам несколько недель назад, он сказал только:
— Fernando, bello mio, е ora, красавец мой, пора.
Я считала, что тоже могла бы помочь Барлоццо, и в первые несколько дней ездила к нему вместе с Фернандо и с обедом в корзинах и сумках. В доме полно было рабочих, выкладывающих старую плитку в палитре бурого, тускло-красного и бледно-розового — большими и маленькими квадратами, прямоугольниками и зигзагами, создавая на перекошенном полу мозаику и превращая просторные сумрачные комнаты в бедное подобие базилики Сан-Марко. Другие рабочие устанавливали водопроводные трубы, купленные Барлоццо на какой-то распродаже старья под Орте. Там же, на antichita, он нашел старую мраморную раковину для кухни и подвел к ней бронзовую трубку вместо крана. Ванна на львиных ножках была такой длинной, что Барлоццо мог поместиться в ней почти целиком. Растопыренные ножки занимали половину ванной комнаты. У другой стены он установил подобие каменной раковины, устроив и под ней сток. Рядом стоял длинный деревянный стол, а на нем — большой бело-голубой кувшин, солидный кусок мыла из Алеппо, бритва, расческа, зубная щетка, коробочка морской соли, медный фонарь со свечой и коробка из-под печенья со спичками. С ее крышки улыбалась женщина, ее тициановские волосы падали на белое платье, а зонтик защищал от солнца. На вбитом в стену гвозде висел кусок натуральной мешковины величиной с простыню — очевидно, вместо полотенца. Барлоццо сказал, что предпочитает наливать ванну кувшином из раковины, чем ломать превосходную стену, чтобы подвести трубу.
— И вообще, чтобы побриться, много воды не надо, — добавил он.
