Станислав Кузин - ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ
Это было лето, когда все студенчество ехало с песнями в эшелонах по призыву Партии и Правительства поднимать целину. В поход нас отпустили с условием, что после него мы самостоятельно доберемся до Алтайской целины. В противном случае, Страна понесет ущерб от нашего отсутствия, а нас исключат из комсомола и, как следствие, из университета.
Долго ли коротко ли, но мы добрались до места дислокации в Алтайской степи наших однокашников и поселились вместе с ними в огромной конюшне, приспособленной под общежитие. Вдоль длинных стен бывшей конюшни были сколочены нары. Левые нары были оснащены длинной занавеской для размещения женского персонала – студенток, значит. Мужскому персоналу занавески не полагалось, и валялись студенты на всеобщем обозрении как кильки в открытой банке.
Работы практически не было, зачем сюда, за тысячи километров, привезли столько студенческого народа, я так и не понял. Но то, что поднятая целина – очередной шаг к коммунизму я не сомневался. А вот некоторые мои несознательные и изнеженные городом однокурсники изрядно страдали от неустроенности быта и бесполезности своего существования. Прямо, скажем, ныли, допуская идеологически некачественные высказывания. И тут я, как комсорг курса, не мог молчать, призывая стойко преодолевать трудности по примеру героев гражданской войны и т.д. и т.п. Смешно, но было, из песни слов не выкинешь.
К чести моих сокурсников надо отметить, что они меня выслушивали, и ни разу не послали с моими рассуждениями туда, куда Макар телят не гонял. Видно и в них была заложена университетским курсом Истории КПСС толика того сознания, которое называется героизмом и которое позволяет стойко переносить необязательные трудности, обязательно создаваемые для населения идиотизмом вышестоящих инстанций.
Как мы поднимали сельское хозяйство
Автобусом до сходни доезжаем,
А там рысцой, и не стонать.
Небойсь картофель все мы уважаем
Когда с сальцом его намять.
В. Высоцкий
Побуждение студенчества к героическому преодолению трудностей особенно проявлялось в привычке обкома КПСС каждый год в самом начале учебного года мобилизовать вузовский комсомол в лице студенчества на уборку картофеля.
Дело обстояло таким образом: весной работникам сельского хозяйства хватало сил и техники, чтобы закопать в запланированные площади полей картофельные клубни. Но для выкапывания клубней картофелеуборочные машины наша промышленность практически не производила, а которые производила …. Зато, мы делали лучшие в мире ракеты. Кроме того, осенью работники сельского хозяйства убирали свои картофельные наделы, и им было не до общественных полей. Таким образом, убирать картофельные поля было не кому и нечем. И для того, чтобы собрать урожай картофеля и загрузить его в закрома родины «на картошку» отправляли студентов.
Большинство руководителей хозяйств были не в восторге от такой городской помощи. (Ко всему прочему, городской народ надо ежедневно кормить). Зачем же в доброе старое время развлекались такими массовыми играми?. Существо вопроса пояснил в откровенной беседе один председатель колхоза. Он знает, что со студентами или без студентов все равно не уберет урожай целиком. Но, если он не пошлет заявку на «городскую помощь», то ему влепят выговор по партийной линии. Дешевле заявить, повесив лишние расходы на хозяйство. И вот, следуя этой партийной логике, огромные массы студенчества «с лопатами и вилами» переселялись на месяц в сельскую местность, «где разлагается картофель на полях» (В. Высоцкий).
Толку от этой, под звон фанфар, «городской помощи» было чуть. Да, сверху на полях оставалась только ботва, но сколько клубней оставалось гнить в земле… К данному случаю совершенно адекватно применим известный тезис о неэффективности подневольного труда.
Новая система хозяйствования заставила руководителей считать прибыли и убытки, обкомы КПСС упразднили, и студенты уже который год первого сентября приступают к занятиям. Посевные площади сократили. Да и на самом деле, зачем сеять, если знаешь, что не хватит сил убрать.
Но вот какая загадка меня мучит. В доброе старое время, когда каждую осень производилась битва за урожай картофеля, картофельный гарнир в столовых был в большую диковинку. Сейчас приходишь в столовую, а тебе: «Вам ромштекс с картошечкой? Рис давно кончился.» Вот такие времена, как любит говорить один известный телеведущий.
Как я снимался у Хейфеца
Август месяц 1980-го года, в городе гастролирует цыганский театр «Ромен». Билеты достать на знаменитость не просто, но мне предложили по случаю. Сижу я в Оперном театре и наблюдаю первый акт оперетты, названия которой, к сожалению, не помню. Что-то давнее напоминает мне разыгрываемое на сцене действо…
Смотрю в программку – автор либретто Юрий Нагибин. Да это же сценическая иллюстрация его известного рассказа «Трубка»! После войны радиопостановку по этому рассказу часто передавали по Всесоюзному радио. Воспоминания отодвинули на задний план песни и пляски цыганских артистов.
Вечер, желтый накал слабой электрической лампочки не в состоянии разогнать полумрак в углах нашей единственной комнаты площадью в 11.5 метров . И я, маленький мальчик, замирая от ужаса, слушаю по радио повествование о бандитском цыганском таборе, которым верховодит Баро Шыро – злобный карлик с уродливой огромной головой. И это чудовище курит трубку в виде своей страшной головы.
В конечном итоге эта трубка попадает в руки молодого цыганенка, бабушку и дядю которого убил Баро Шыро. К счастью для цыганенка, на своем жизненном пути он встречает молодого русского парня, который объясняет ему азы пролетарской революции: мир делится не на хороших цыган и плохих остальных, а на бедных и богатых и т.д. Расставаясь с русским другом, цыганенок подарил ему единственное свое достояние – трубку Баро Шыро.
Эпилог рассказа оптимистичен. Спустя много лет, во время войны, выросший цыганенок встречается с русским генерал-лейтенантом, который закуривает уникальную трубку Баро Шыро. И в этом генерале бывший цыганенок узнает своего русского друга.
На этом кончается первое действие оперетты театра «Ромен». Объявляют антракт, и я выхожу в летний вечер, на ступени Оперного театра. Тут предо мной возникает судьба в обличие незнакомой девушки, которая интересуется, не являюсь ли я жителем города Горького. Несколько удивившись, даю утвердительный ответ. Второй вопрос незнакомки еще более странен – не свободен ли я на завтрашний день.
