Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней
Я умру здесь.
Я загнусь здесь.
Я иссохну здесь, когда обезвоживанию надоест ходить вокруг да около и оно убьет меня.
Зачем я тогда вообще пью эту воду? Так я только продлеваю свои мучения. В порыве малодушия я мечтаю о наводнении, которое прекратит все страдания разом. Меня посещает мысль вскрыть себе вены. Отчаяние вдруг оборачивается подростковой яростью. Я ненавижу этот булыжник! Ненавижу его! Ненавижу этот каньон! Ненавижу эту холодную могильную плиту, сдавившую мою руку. Ненавижу слабый затхлый запах зеленоватой слизи, тонким слоем покрывающей основание южной стены каньона за моими ногами. Ненавижу ветер, метущий песок мне в лицо. Я ненавижу тусклую тьму этой ловушки для клаустрофобов, где даже песчаник выглядит угрожающим.
«Я! Ненавижу! Все! Это!» Отбиваю каждое слово ударом левой ладони по валуну, и на моих глазах выступают слезы. Эхо моих страданий отражается от стен каньона и растворяется в дневном воздухе. И тогда внутренний голос — голос моего разума — произносит холодно и спокойно:
Этот валун всего лишь сделал то, что он должен был сделать. Все камни падают. Такова их природа. Валун сделал ту единственную вещь, которую он мог сделать. Валун стоял здесь и ждал тебя. Если бы не пришел ты и не толкнул его, он еще бог знает сколько времени простоял бы в трещине. Ты сделал это, Арон. Ты создал эту ситуацию. Это был твой выбор — приехать сюда вчера, это был твой выбор — полезть в узкий каньон в одиночку, это был твой выбор — никому не говорить, куда ты собираешься. Ты отказался пойти вместе с девушками, которые могли помочь тебе не попасть сюда. Ты сам создал этот несчастный случай. Ты сам хотел, чтобы все было так. Ты очень давно шел к этой ситуации. Смотри, как далеко ты заехал, чтобы найти свою ловушку. Дело не в том, что ты получил по заслугам, — ты получил то, чего хотел сам.
Ко мне приходит отчетливое понимание ответственности за свое положение, и это усмиряет мой гнев. Отчаяние никуда не девается, но я перестаю лупить по камню. Одна и та же мысль ходит кругами у меня в голове: «Кристи и Меган были ангелами, посланными, чтобы спасти меня от меня самого, а я отверг их». Ничего не происходит просто так, но одна из прелестей жизни заключается в том, что нам не дано понимать причины происходящего, — хотя в данном вопросе моя уверенность становится все сильнее. Да, у этих девушек не было ни крыльев, ни арф, но очевидно, что Кристи и Меган вошли в мою жизнь для того, чтобы выполнить определенную миссию. Они пытались предостеречь меня от несчастного случая. Они откуда-то знали, что случится со мной, — я убежден в этом. Снова и снова я вспоминаю последний вопрос, который задала мне Кристи: «И какую такую энергию ты думаешь там отыскать?» Они несколько раз звали меня с собой, но мое упрямство, самоуверенность и амбиции не позволили мне их услышать. Я действительно сам загнал себя в эту ловушку. И, как ни странно это звучит, я всю свою жизнь нарывался на что-то похожее. А как еще я мог оказаться здесь? Мы сами создаем свои жизни, и всю свою жизнь я так или иначе получал то, чего хотел, хотя не очень и понимаю, как это происходит. Значит, я хотел, чтобы со мной что-то подобное произошло. Я искал приключение, и я его нашел.
Я вспоминаю разговор с Меган, когда она рассказывала, как заблудилась в районе Сидар-Месы, на юго-востоке Юты, в местности, изобилующей каньонами и осыпающимися скальными утесами. Меган рассказывала, как вместе со своим другом пережидала ночь у костра из можжевеловых веток. В свою очередь, я рассказывал ей историю, как в компании Джейми Зейглер тоже заблудился в Сидар-Месе, выйдя из каньона после наступления темноты. Мы не могли отыскать следы, по которым рассчитывали вернуться к машине, и битый час тупо плутали по окрестностям. Каким-то чудом мы неожиданно увидели мой пикап на плоской вершине горы. А потом я рассказал Меган о происшествии в феврале, когда вместе с Рейчел Палвер я попытался пройти тридцатипятикилометровое кольцо двух каньонов в Центральной Юте. Эти каньоны — Чут и Крэк — расположены в хребте Сан-Рафаэль-Риф. Пройдя по кольцу двадцать пять километров, мы уткнулись в склон из песчаника, на который Рейчел никак не могла подняться. Целый час я уговаривал ее, подбадривал, подталкивал, подтягивал, я показывал ей, как надо, я даже подставлял ей собственную спину. Но все было без толку, Рейчел не смогла преодолеть трехметровый сброс. Мы шли обратно, пока в двухстах метрах от склона не нашли бревно весом килограммов семьдесят. Мы отволокли его к сбросу, и Рейчел смогла подняться по нему, как по лестнице. И теперь я думаю, что вся наша беседа о том, кто и как может заблудиться или застрять в каньоне и что при этом делать, — это все было невольным предчувствием моей ловушки. После этого разговора я должен был понять, что рискую жизнью, что этот каньон принесет мне несчастье, и вернуться вместе с Кристи и Меган.
Да, такие мысли о предчувствиях смешны, но мой разум уже затуманивает усталость, я бодрствую больше тридцати двух часов. Я ощущаю вялость, глупею. Недостаток сна усиливает и без того истощенное состояние. Не давая себе впасть в дремоту, чтобы не повредить при этом правую руку, я встегиваю лесенку в веревку, подвешенную к спусковому кольцу, и снова располагаю ее так, чтобы веревка сняла нагрузку с моих ног. Теперь обвязка закреплена на якоре, ноги не нагружены и опасность дернуть руку меньше. На часах — 14:45.
Не знаю, чего я ждал, какого случая, но именно после трех я решаю вытащить свою мини-видеокамеру и сделать первую запись. Повторяя ставшую уже стандартной процедуру, я распускаю лямку, и рюкзак съезжает к моим коленям. Помимо буррито, камера — самое ценное, что осталось в рюкзаке. Там, на дне, перемешанные в кучу, валяются еще CD-плеер, запасные батарейки и пустой бурдюк от кэмелбэка, все остальное уже пущено в ход. Я включаю прибор размером всего с ладонь, отщелкиваю экранчик, поворачиваю его так, чтобы наверняка попасть в видоискатель, и нажимаю кнопку записи. После этого ставлю камеру на верхнюю полку валуна.
Что ж, начинаем сначала. Допусти, что, кто бы ни увидел эту запись, он ее увидит уже после твоей смерти. Можешь оставить камеру на камне и нацарапать на стене: «Включи меня». Может быть, наводнение отделит камеру от твоего тела. Расскажи им все.
Включаю запись:
— Сейчас три часа пять минут, воскресенье. Прошло двадцать четыре часа с того момента, как я застрял в каньоне Блю-Джон, выше Большого сброса. Меня зовут Арон Ральстон. Мои родители — Донна и Ларри Ральстоны из Энглвуда, Колорадо. Кто бы ни нашел это послание, пожалуйста, постарайтесь передать камеру им. Сделайте это. Я был бы вам очень признателен.
