Борис Норд - Льды и люди
Шестнадцать часов лежал „Седов“ в дрейфе, покорно несясь по воле волн моря Виктории. И снова в штурманской рубке скалой нависал над столом Воронин.
Английская лоция снова вошла в свои права… Но Воронин бессонничал над ней бесполезно. Лежащему в дрейфе кораблю лоция нужна так же, как паспорт лежащему в агонии. В дрейфе властен — шторм.
Скалы острова Рудольфа закрыли ледокол от завывавшего в обледенелых вантах ветра. Черные базальты мыса стали уже выше мачт „Седова“. Более угрюмого места, чем эти голые, покрытые льдом скалы, мы не видели на архипелаге. Это было царство ледяной смерти.
— Это мыс Бророк!
Вглядываясь в приближавшиеся черные скалы, Визе рассказывал матросам, делавшим мемориальную доску на могилу Седова:
— Лейтенант морского флота Седов стоит того, чтобы помнить и чтить его память. Седов не походил на остальных офицеров, ставивших идеалом — золотые аксельбанты. Лейтенант Седов пожертвовал жизнь науке и архипелагу. Георгий Седов лежит здесь, под этими мрачными скалами…
Приспустив на корме флаг, салютуя месту смерти Седова-человека, ледокол „Седов“ медленно подходил к Кап-Бророку.
Гулким обвалом льда с глетчера встретил Кап-Бророк людей.
Но смолк грохот разбивавшихся о валуны ледяных глыб, и наступила могильная тишина. Напрасно ухо ловило хотя бы шумы птичьего базара, как на Кап-Флоре. Криков жизни не было, ибо не было и самой жизни.
На Кап-Бророке черные скалы и голубой лед. Голубой лед земли и зеленый лед моря. Да где-то меж валунов лежало превратившееся в лед человеческое тело.
Разбившись на партии, мы стали искать могилу Седова. Внимательно вглядываясь в осколки скал, в маленькие возвышенности у подножия мыса, искали место, где, по рассказанным Линником и Пустошным приметам, они вырыли могилу.
Часа через два все приехавшие в шлюпках собрались на снеговом холме.
Могилу Седова найти не удалось.
Пурги сбросили наверное в море поставленную над могилой матросами для приметы сломанную лыжу.
— Я думаю, — высказал Визе свои предположения, — что падавшие обломки скал завалили сделанный Линником и Пустошным жалкий надмогильный холм. Может быть ледниковые ручьи размыли его и унесли останки Седова в море. Ведь с тех пор прошло уже 15 лет…
Грохот нового обвала прервал речь Визе. Не такой ли грохот был последним салютом уничтоженному обвалом праху Седова?
Визе не стал продолжать речь. Медленным жестом снял он с головы шапку.
Все молча стояли вокруг, подставив последним порывам шторма обнаженные головы.
…Вереницей пробирались мы к лежавшим на берегу шлюпкам.
У края снежного холма, у струившегося с глетчера прозрачного, как слезы, ручья, остался одинокий шест с красной доской. На доске надпись по-русски и по-английски:
ЗДЕСЬ ПОГИБ ГЕОРГИЙ СЕДОВОБЕЛИСК ЛЕДЯНОЙ СМЕРТИ
В сотне метров от развалин хижины Фиала, на побережьи Кап-Флоры стоит обелиск из серого гранита. На обращенной к скалам Кап-Флоры стороне обелиска высечено:
REQUIEM
F. QUERINI, H. STOKKEN, OLLIER
STELLA POLARE
1900
(Реквием: Кверини, Стоккен, Олльер „Полярная Звезда“).
Это — свидетель одной из полярных трагедий. Гранит выломан в каменоломнях Италии. Обелиск поставлен в память трагической гибели трех членов Арктической итальянской экспедиции на шхуне „Полярная Звезда“.
Кверини, Стоккен, Олльер…
Все трое погибли во льдах полярного бассейна на севере за архипелагом. Кверини был лейтенантом „Стелла Поляре“. Стоккен был машинистом. Олльер — швейцарец, горный проводник из Альп. Все трое возили на собаках по льдам продовольствие для шедшей к полюсу группы под начальством итальянского капитана Каньи. Каньи дошел до 86°34′ северной широты. Каньи поставил мировой рекорд. Он был последним из видевших тех, кто обеспечил ему победу. Кверини, Стоккен, Олльер обратно в зимовье, „Стелла Поляре“ — в бухту Теплиц-Бай не вернулись. Когда мы были на Кап-Флоре, из отверстия в верху обелиска Шмидт вынул металлический пенал. Пенал оказался полон записок. Они были на многих языках мира. Некоторые записки полуистлели, другие — совершенно свежие, В пенале лежали записки бывших на Кап-Флоре путешественников. В нем были визитные карточки приезжавших на Кап-Флору на специально зафрахтованных шхунах норвежских полярных зверобоев европейских и американских туристов. Тут была визитная карточка испанского охотника на белых медведей дона Гисберта Под его запиской лежала такая: „Я была первая испанская женщина, побывавшая на земле Франца-Иосифа“. Американский полковник Вильямсон горделиво сообщает: — Мною убито на архипелаге 17 медведей…
Памятник в честь трех итальянцев, участников экспедиции герцога Абруццкого в 1901 году.
Мисс Бойс, чудаковатая шестидесятилетняя американская дева-миллионерша, искавшая дирижабль Нобиле по путям, указанным духами на спиритических сеансах, писала: „Прекраснее Кап-Флоры ничего не встречала“. Мисс Бойс посетила Кап-Флору два года назад на паруснике „Хобби“. В фиорде Малых Кармакул, на Новой Земле, где мы взяли на „Седова“ Кузнецова, мы видели белую стройную шхуну. Это была „Хобби“. Теперь ее звали по-новому — „Белуха“. На корме „Белухи“ висел намокший от тумана красный флаг. „Хобби“ купил Комсеверпуть. Капитан Бурке ищет на ней теперь в Баренцовом и Карском морях подводные пути белушьих стад.
— Мисс Бойс, тощая, сухопарая и, конечно, лорнет… — вспоминал Воронин.
Воронин встречался с ней в Баренцовом море, когда искал на „Седове“ Амундсена.
Английские, французские, американские, испанские фразы глядели с пожелтевших листочков.
Последней в пенале была записка, оставленная в прошлом году седовцами: „Всегда чтим память героев Арктики“.
Георгий Седов. Кверини. Стоккен. Олльер. Мюатт“…
Обелиск на Кап-Флоре надписью глядит на север, — туда — ко льдам, к полюсу.
Глухой плещущий шум несся сверху, с обрывов Кап-Флоры. Он напоминал увеличенный во много раз шум морской раковины. Его производят десятки тысяч птичьих крыльев. Вверху под туманом плавают бесчисленные стаи черных и белых стрекоз — кайры и чайки.
Всё полярное лето не смолкающие крики с самого обширного птичьего базара архипелага бьются отдаленным прибоем над обелиском. Впадинами высеченных в камне букв обелиск смотрит к северному полюсу.
В ПОКИНУТОМ ФОРТЕ ТЕПЛИЦ-БАЕ
И снова из глубины моря Виктории выросли накрытые льдами мрачные базальтовые берега. Это была та же Земля Рудольфа. На этот раз „Седов“ пробирался в зажатую скалами бухту Теплиц-Бай.
