Жюль Верн - Удивительные приключения дядюшки Антифера
Нетрудно догадаться, что если Саук переносил все превратности плавания безболезненно и не чувствовал физических страданий, то совсем иным было его моральное состояние. Зависеть от какого-то проклятого француза, быть вынужденным следовать за ним до… до тех пор, пока он не остановится!… Случится ли это в одном из портов, лежащих на пути «Оксуса» — в Маскате, Сурате или Бомбее?… Не поплывет ли малуинец дальше, через Ормузский пролив, если намерен высадиться в Маскате?… А вдруг целью путешествия окажется один их бесчисленных островков Персидского залива, где Камильк-паша мог зарыть свои сокровища?…
Из-за этого неведения, этой неопределенности Саук все время находился в состоянии крайнего раздражения. Он с радостью вырвал бы эту тайну из самого нутра Антифера! Сколько раз он старался уловить хотя бы несколько слов из разговоров, которые вели между собой французы! Они-то ведь считали, что он не понимает языка, и могли бы не остерегаться в его присутствии!… Но все его ухищрения оказывались тщетными… Как раз этот мнимый клерк и вызывал у малуинцев особое недоверие. В его внешности было что-то отталкивающее, внушающее отвращение. Это бессознательное инстинктивное чувство испытывали в равной мере и дядюшка Антифер, и его спутники. При виде Саука они сразу удалялись, и это еще больше его злило.
Утром девятнадцатого марта «Оксус» остановился на двенадцать часов у арабского берега в Марбате. Затем направился своим курсом вдоль берегов Омана, поднимаясь к Маскату. Через два дня он обогнет мыс Рас-эль-Хад. Пройдет еще двадцать четыре часа, и «Оксус» бросит якорь в порту столицы имамата, а дядюшка Антифер почти достигнет цели своего путешествия.
Да и пора бы уже прибыть к месту назначения! По мере приближения Маската малуинец становился все более замкнутым. Всем своим существом он стремился к желанному острову, к этому источнику золота и алмазов, перешедшему в его безраздельную собственность. Мысленному взору Антифера открывалась пещера Али-Бабы, переданная ему во владение завещанием Камильк-паши, вздумавшего повторить феерию из «Тысячи и одной ночи».
— Знаете,— сказал он в тот день своим спутникам,— если богатство этого доброго малого, этого египтянина…— он говорил с такой фамильярностью, как племянник о своем американском дядюшке, оставившем ему наследство,-…если это богатство состоит из золотых слитков, я могу попасть в затруднительное положение, когда придется увозить его в Сен-Мало.
— Я вам сочувствую, дядя,— ответил Жюэль.
— Мне думается, мы найдем выход,— осмелился вставить свое замечание Жильдас Трегомен,— если наполним золотом наши чемоданы, карманы и даже шляпы.
— Ты рассуждаешь, как лодочник! — пригвоздил его дядюшка Антифер. Не воображаешь ли ты, что миллион золотом можно захватить под мышку!
— Я думал, старина, что…
— Разве тебе приходилось видеть когда-нибудь целый миллион, да еще золотом?
— Никогда… даже во сне!
— И ты не знаешь, сколько он весит?…
— Понятия не имею.
— Ну, а я знаю, лодочник, потому что я не поленился подсчитать.
— Так скажи.
— Слиток золота стоимостью в миллион весит приблизительно триста двадцать два килограмма…
— Не больше? — наивно спросил Жильдас Трегомен.
Дядюшка Антифер искоса взглянул на него. Удостоверившись, что это замечание сделано без всякой иронии, он почувствовал себя обезоруженным.
— Но,— продолжал он,— если один миллион весит триста двадцать два килограмма, то сто миллионов весят тридцать две тысячи двести…
— Ой! Ой!…— произнес Трегомен.— Уж ты скажешь!
— А знаешь ли ты, сколько понадобится человек, чтобы перенести эти сто миллионов, если каждый возьмет по сто килограммов?
— Ну, говори же, говори, старина…
— Триста двадцать два человека! А так как нас только трое, можешь себе вообразить, какие затруднения возникнут на моем острове! К счастью, мои сокровища состоят главным образом из алмазов и драгоценных камней.
— А ведь дядя и в самом деле прав,— подтвердил Жюэль.
— И я скажу,— добавил Трегомен,— что этот милейший Камильк-паша неплохо все устроил.
— О да! — воскликнул дядюшка Антифер.— Алмазы легко сбыть с рук ювелирам Парижа или Лондона… Какая продажа, друзья мои, какая продажа!… Но, разумеется, я продам не все… нет, не все!
— Ты продашь только часть?
— Да, лодочник, да! — ответил дядюшка Антифер, причем лицо его судорожно подергивалось, а глаза метали молнии.— Да!… Прежде всего, один я оставлю себе… один алмаз в миллион франков… буду носить его на рубашке.
— На рубашке! — повторил Жильдас Трегомен.— Ты будешь просто ослепителен! На тебя невозможно будет глядеть…
— Второй — для Эногат,— продолжал дядюшка Антифер.— От такого камешка она еще больше похорошеет…
— Вряд ли, дядя. Разве можно быть красивее, чем она сейчас? — поспешил прервать его Жюэль.
— Ладно, племянничек, ладно… Ну, а третий алмаз будет для моей сестры!
— Для нашей славной Нанон! — воскликнул Жильдас Трегомен.— Она станет украшена, как Пречистая Дева[224], что на улице Поркон де ла Барбине!… Послушай, ты, наверное, хочешь, чтобы кто-нибудь к ней снова посватался?
Пожав плечами, дядюшка Антифер продолжал:
— Четвертый алмаз предназначен для тебя, Жюэль. Хороший камень. Ты будешь носить его на груди в виде булавки…
— Спасибо, дядя.
— И пятый тебе, лодочник!
— Мне? Разве что приколоть его к форштевню[225] «Прекрасной Амелии»…
— Нет, лодочник… ты наденешь его на палец… Он будет в кольце… в широком перстне…
— Алмаз на моей толстой красной лапе!… Это мне подойдет, как носки францисканцу[226],— усомнился Трегомен, показывая свою огромную ручищу, пригодную скорее смолить перлинь[227], чем выставлять напоказ кольца.
— Ничего не значит, лодочник! Не исключена возможность, что ты еще встретишь женщину, которая захочет…
— Кого ты имеешь в виду, старина?… Есть, правда, одна красивая вдова, бакалейщица из Сен-Сервана…
— Бакалейщица!… Бакалейщица!…— закричал на него дядюшка Антифер.— Представляешь ли ты себе, с каким видом она войдет, твоя бакалейщица, в наш семейный круг, после того как Эногат выйдет замуж за принца, а Жюэль женится на принцессе!…
На этом разговор оборвался. Молодой капитан только вздохнул при мысли, что его дядя все еще носится со своими вздорными мечтами… Как внушить ему здравые мысли, если, к несчастью — да, именно к несчастью,— он станет обладателем миллионов!
