Герман Мелвилл - ОМУ
Это был новый корабль, совершавший свой первый дальний переход. В его постройку вложили очень много труда, и он считался первоклассной боевой единицей французского флота. Это один из тех тяжелых шестидесятипушечных фрегатов, которые теперь в моде во всем мире и которые первыми начали строить мы, американцы. В сражении они самые смертоносные корабли из всех, когда-либо сходивших со стапелей.
Пропорции «Королевы Бланш» отличаются тем изяществом, какое можно увидеть только у прекрасных боевых кораблей. Однако на фрегате много ненужных украшений, столь любимых французами, — бронзовых пластин и других пустяков, повсюду назойливо бросающихся в глаза, подобно безделушкам на красивой женщине.
Так, на нем имеется кормовой балкон, поддерживаемый воздетыми руками двух кариатид размерами больше натуральной величины. Вы попадаете на него из каюты командира. При виде роскошных драпировок, зеркал и красного дерева вы почти ждете, что вот-вот появится общество дам, вышедших подышать свежим воздухом.
Но стоит вам очутиться на пушечной палубе, как подобного рода мысли немедленно исчезают. Что за батареи, изрыгающие молнии!.. В каждой батарее одна-две шестидесятивосьмифунтовые пушки. На спардеке также каронады огромного калибра.
Построенный совсем недавно, этот корабль, конечно, снабжен всеми последними усовершенствованиями. Я очень удивился тому, сколько высокого мастерства было вложено в изготовление исключительно простых вещей. Французы ко всему относятся по-научному; для того, что другие делают при помощи нескольких энергичных ударов, они с наслаждением применяют сложные приспособления из ворота, рычага и винта.
Сколько прихотливости во французских мелодиях! Однажды при обмене принятыми на флоте любезностями мне удалось услышать, как французский оркестр исполнял «Янки Дудл»[58] с таким обилием вариаций, что только очень сообразительный янки мог бы догадаться, какая вещь игралась.
На французском военном флоте нет морской пехоты; там люди носят ружья по очереди и бывают то матросами, то солдатами; парень, сегодня быстро карабкающийся на мачты в своей парусиновой куртке, завтра стоит часовым у дверей адмиральской каюты. Это роковым образом сказывается на том, что можно назвать подлинной матросской гордостью. Чтобы сделать из кого-нибудь настоящего моряка, его нельзя принуждать к выполнению других обязанностей. В самом деле, истинный моряк ни для чего другого не пригоден; даже больше, именно это обстоятельство лучше всего доказывает, что он настоящий матрос.
На борту «Королевы Бланш» кормили не досыта и не тем, чем надо. Вместо того чтобы заставлять матросов оттачивать зубы о твердые морские сухари, там хлеб пекли ежедневно в виде жалких булочек. Затем команда не получала «грога»; бедняг пичкали слабым кислым вином — соком нескольких виноградин, разведенных в пинте воды. Кроме того, матросы нуждаются в мясе, а им давали суп; замена, как они хорошо понимали, жульническая.
С тех пор как французские матросы покинули родину, они находились на «неполном рационе». В настоящее время те из них, кто прикреплен к шлюпкам (и, стало быть, имеет возможность попадать иногда на берег), продают свой паек хлеба менее счастливым товарищам в шесть раз дороже его истинной стоимости.
Еще одно обстоятельство вызывало недовольство команды: капитан у них был сущий дьявол. Он принадлежал к числу ужасных флотских педантов — больших любителей дисциплины. В порту он постоянно заставлял команду упражняться с реями и парусами, спускать и поднимать шлюпки; а в море матросы вечно занимались учениями, выкатывая и откатывая огромные пушки, словно их руки только для этого и были созданы. На борту находился еще и адмирал; несомненно, он тоже проявлял отеческую заботу о моряках.
Мы не могли не поражаться тому безразличию и той неряшливости, с какими французы относились к исполнению своих повседневных обязанностей. В их движениях не было и следа свойственной этому народу живости; ни следа той быстроты и точности, какие обычно наблюдаются на палубе военного корабля, если там действительно царит образцовый порядок. Впрочем, когда мы узнали причину всего этого, мы перестали удивляться; три четверти экипажа были завербованы насильственно. Старых матросов торговых судов иногда хватали в тот самый день, как они высаживались на берег после далекого плавания; что касается новичков, которых было множество, то их толпами пригоняли из деревень и отправляли в море.
Тогда я был поражен, услышав об отрядах вербовщиков в относительно мирное время; но эта странность объясняется тем, что в последние годы французы строили большой военный флот взамен потопленного Нельсоном в битве при Трафальгаре.[59] Будем надеяться, что они строят свои корабли не для того, чтобы их захватил народ, живущий по другую сторону Ла-Манша. Сколько французских флагов заполощется на морском ветру, если начнется война!
Хотя я и утверждаю, что французы не моряки, я очень далек от недооценки их как нации. Они талантливый и доблестный народ. И как американец я горд, что могу сказать это.
Глава 30
Нас отправляют на берег. Что произошло там
Если память мне не изменяет, на фрегате мы провели пять дней и пять ночей. На пятые сутки днем нам сказали, что на следующее утро «Королева Бланш» уходит в Вальпараисо. Очень обрадованные, мы молили бога о быстром переходе. Оказалось, однако, что консул и не думает так легко расстаться с нами. К немалому нашему удивлению, под вечер явился офицер и приказал снять с нас кандалы. Затем нас собрали у трапа, погрузили в катер и повезли на берег.
На берегу нас встретил Уилсон и тут же передал в распоряжение большого отряда туземной стражи, которая немедленно отвела нас к какому-то дому, расположенному поблизости. Нам приказали сесть снаружи в тени, а консул и два пожилых европейца проследовали в дом.
Пока там шли приготовления, мы очень забавлялись веселым добродушием нашей стражи. Но вот одного из нас вызвали и велели войти внутрь.
Вернувшись через несколько минут, он сообщил, что ничего особенного нас там не ожидает. Его лишь спросили, продолжает ли он держаться своего прежнего решения; когда он дал утвердительный ответ, на листе бумаги что-то записали и сделали ему знак удалиться. Пригласили всех по очереди и, наконец, дело дошло до меня.
Уилсон и два его приятеля сидели, как судьи, за столом; чернильница, перо и лист бумаги придавали помещению вполне деловой вид. Эти три господина в сюртуках и брюках имели весьма респектабельный облик, во всяком случае в стране, где так редко можно встретить человека в полном костюме. Один из присутствующих пытался напустить на себя важность; но так как у него была короткая шея и полное лицо, то его старания привели лишь к тому, что он казался совершенным глупцом.
