Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич

Трое других саней везли тракторное горючее, авиационный бензин, масла, взрывчатку, запасные части для тракторов, тросы, детали сборных пирамид, которые должны были отмечать через каждые 50 км путь нашего поезда…

Утром 2 апреля весь Мирный собрался нас провожать» [184].

Начался первый в истории механизированный поход внутрь ледового континента, во время которого отважные советские ученые получили от Антарктиды сполна:

«Становится темно, с трудом двигается поезд, — записывает Андрей. — Решено остановиться на 4 км и с наступлением утра двигаться дальше. Трактора решено не глушить, пусть работают на малых оборотах всю ночь.

На нарах навалены груды вещей. Стоять одновременно могут только три-четыре человека, остальные должны лежать на нарах. Михаил Михайлович Сомов принимает срочные меры. Действительно, нас душат вещи. Начинается беспощадное изгнание всего лишнего. Тщетно пытаюсь доказать, что чемодан с запчастями для сейсмостанции мне необходим. Виталий выставляет его мгновенно в тамбур. Опасаясь за хрупкие радиолампы, я несу его в грузовой балок и устраиваю поуютнее между кипами меховой одежды. Все ложатся спать, а мы с Втюриным решаем произвести измерение мощности ледника.

Выходим наружу. По поверхности струится снег, влекомый ветром. Тишину нарушает равномерный шум моторов обоих тракторов. Разматываем кабели сейсмостанции, устанавливаем чувствительные сейсмоприемники. От небольшого заряда взрывчатки, опущенного в скважину, тянется провод в балок. Все готово. Включены осциллограф, усилители. На экране осциллографа появились световые зайчики, отбрасываемые зеркалами гальванометра. Но что это? Они дрожат, расплываясь в широкие полоски. Некоторое время пытаюсь устранить помеху, потом соображаю: ведь это двигатели сотрясают лед… Трактор глушить нельзя, а посоветоваться не с кем — все спят. Тогда выхожу, сажусь в трактор и отвожу сначала один, а потом второй метров на 500–600 сторону.

Теперь зайчики стоят как вкопанные. Нажимаю кнопку — глухо доносится взрыв. Взрывная волна бежит по толще льда, достигает скального ложа и, отразившись от него, возвращается на поверхность. Осциллограф записывает на фотобумагу все колебания льда, вызванные взрывом. Выключаю аппаратуру, достаю кассету с фотобумагой. Проявитель и закрепитель приготовлены еще в Мирном. Тушу свет и начинаю проявлять. Двигаясь на ощупь по балку, задеваю стол, что-то падает с грохотом. С нар раздается ворчание. Но вот проявление закончено. На длинной ленте фотобумаги черные кривые зафиксировали время пробега волны. Еще на мокрой ленте произвожу предварительную обработку. Мощность льда здесь 400 метров. Произвожу контрольный взрыв. Да, мощность льда всего в 4 км от берега уже достигает 400 метров. Ложе ледника находится на 200 метров ниже уровня моря (это первое открытие Андрея Петровича в Антарктиде. — Прим. авт.). Как жаль, что все спят и не с кем поделиться этой новостью. Пытаюсь растолкать Бориса [Втюрина]. Да нет, куда там, спит как сурок. Огорченный, сматываю провода. Достаю свой спальный мешок и пытаюсь залезть на вторую полку на свое место. Напрасная затея. Ребята лежат так плотно, что между ними мне не поместиться. Пришлось пойти на склад за раскладной кроватью и поставить ее в проходе».

А утром Борис Иванович Втюрин стал свидетелем забавной сцены: «Наш главный механик Михаил Семенович Комаров первым пошел к тракторам, как вдруг влетает, будит всех, кричит Сомову: „Сомов! Михал Михалыч! Трактора украли!“ — „Трактора украли? Ты что, Миша? Пингвины, что ли, украли? Так они сюда не доходят!“ А потом говорит: „Ну, буди Капицу — это его проделки!“»

Андрей записывает дальше в дневнике: «Снова начинается мучительный подъем. Трактора двойной тягой тянут каждый поезд, преодолевая крутой склон и глубокий снег. С трудом на первой скорости, поминутно застревая, вытягивают сначала первый поезд, а потом и второй к вехе десятого километра…

К 10 часам вечера 3 апреля дошли только до двадцатого километра. За день прошли 16 км. Двигаться трудно, мешает рыхлый снег. Особенно трудно тянуть второй поезд с горючим. После детального осмотра Комаров находит дефект в санях. Изгиб полоза сделан слишком крутым, и сани загребают снег, оказывая огромное сопротивление движению. Поэтому принято решение перегрузить часть горючего на двое других саней, а эти бросить…

Идем значительно быстрее, так как второй поезд больше не отстает. К вечеру достигаем 50 км. Здесь стоит последняя веха, поставленная во время похода на вездеходах. Дальше нога человека еще не ступала…» [185]

«Вечером пытаюсь произвести зондирование ледника, но неудачно. Сильный ветер сотрясает балки, толчки передаются в ледник, и приборы регистрируют такое количество сейсмических волн различного происхождения, что разобраться в них совершенно немыслимо. Делаю несколько взрывов и с трудом определяю: мощность льда равна 1000 метров…

А дали здесь необычные. Ровная безбрежная равнина напоминает открытый океан. Сходство еще более подчеркивается рябью, образованной застругами… Всем нам страшно хочется увидеть хоть какой-нибудь темный предмет — скалу, землю. Но ледниковая равнина безбрежна и пустынна. Час за часом проходят в движении, и ничего не меняется вокруг. И если бы не тряска и скрип саней, могло бы создаться впечатление, что мы стоим на месте…

Темнеет. Поверхность ледника растворилась в белесой мгле. Трактор вздрагивает и переваливается на высоких застругах. Каждый толчок, каждый наклон может быть у края трещины. Но нет. Снова трактор лезет на заструг, переваливается через него и снова клюет носом вниз… а на крутых перегибах возможны трещины (впоследствии в Антарктиде были обнаружены и измерены трещины километровой глубины).

За четыре дня пройдено 74 км — это значительно медленнее, чем мы предполагали. Успеем ли мы пройти 400 км и вернуться? Расход горючего за счет ночной работы тракторов значительно больше… трактора увязают опять. А если сцепить поезда в один и впрячь в него оба трактора? Завтра попробуем…

7 апреля у Михаила Михайловича Сомова день рождения. Именинник — дежурный по камбузу. Ревет пурга. Вытягиваем из сугроба один поезд, чтобы отвести его на более твердое место. Снег тает, покрывая лицо сплошной ледяной броней. Борода и усы защищают мое лицо, но на скулах появились первые пятнышки обморожения. Сегодня заметны такие пятна на скулах, веках, носах и лбах у многих.

Высота ледника перевалила за 1000 метров над уровнем моря… двигатели уже требуют нагнетания воздуха…

А ветер все дует и дует. К вечеру наблюдения закончены, и мы вваливаемся в камбуз в надежде поужинать. Виталий Бабарыкин (аэролог. — Прим. авт.) торжественно объявляет, что ужин состоится в салон-вагоне. Только сейчас мы вспомнили о дне рождения Михаила Михайловича Сомова. Отправляемся в салон-вагон, который приобрел праздничный вид, то есть убраны свисающие с потолка унты и одежда. На столах вместо скатертей белая бумага. В томительном ожидании проходят несколько минут, и в дверях торжественно появляется Виталий, несущий огромный… торт.

В большом алюминиевом тазу всякого рода яства. Несколько бутылок первоклассного марочного вина. А поверх всего салфетка, на которой закреплены зажженные шаропилотные свечи…

Пели разные песни — географические, полярные, альпинистские. И надо отдать должное „старому“ альпинисту Александру Михайловичу Гусеву — он был у нас достойным запевалой. В самый разгар веселья зазвонил телефон. Мгновенно воцарилась тишина. В салоне сидели все одиннадцать участников похода, и тем не менее телефон, соединяющий салон с кухней, звенел требовательно и непрерывно. Кто мог звонить среди ледяной пустыни Антарктиды нам по телефону? Я взял трубку и тут же с проклятьем отдернул ее, получив сильный электрический удар по пальцам, которые коснулись зажимов проводов… Сейчас пурга достигла апогея, и заряды были настолько сильными, что звонок сам пришел в действие. Дружным хохотом взорвалась тишина» [186].