Владимир Санин - Семьдесят два градуса ниже нуля
— Искать, — твердо сказал Валера.
— Как именно?
— Пусть Вася решает. В связке, наверно, цепью. Игнат ударил кулаком по столу — тоже батина манера, узнаваемая.
— Так и сделаем! Петро, сколько у тебя капронового шнура?
— Метров двести, — вскинулся Петя, доставая из ящика моток.
— Померзнем… — как бы про себя проворчал Сомов.
— Живы будем — не помрем! — отрубил Игнат. — Кто со мной? Ты, Валера, не суетись, Алешке и без твоих хворей делов хватает. И ты, Петро, ноги побереги… Давид, Тошка…
— Ладно, — буркнул Сомов. — Давай капрон. Только так, Игнат, ты, конечно, почти что начальник, а здесь мне не мешай.
— Командуй! — охотно согласился Игнат, застегиваясь. — Тебе и карты в руки.
— Двести метров мало, — прикинул Сомов. — Тошка, сгоняй в «Харьковчанку», притащи большой моток.
— Слушаюсь! — Тошка козырнул, натянул подшлемник. — Награда какая выйдет герою-добровольцу? — И, увильнув от подзатыльника, выскочил в тамбур.
— Значит, так. Один конец принайтуем к траку, обвяжемся, нащупаем колею — и гуськом по ней пойдем, я вперед, и вы трое следом, нет, лучше цепочкой, в шаге друг от друга, чтобы натяжку чувствовать. Ясно?
Слушали внимательно, знали, что в пургу или в поземку у Сомова просыпается особое чутье, каким не могут похвастаться даже более опытные и всякое повидавшие полярники. В Мирном Сомов был непременным участником всех поисковых партий, с ним шли охотно, веря в его непостижимый нюх, способность ориентироваться в метель. Биолог Соколов чуть ли не всерьез доказывал, что Сомов, как пингвин, обладает даром чувствовать магнитное поле, и ребята шутливо уговаривали Василия принюхаться и определить, где покоится ящик с наручными часами, занесенный пургой еще в Первую экспедицию. Сомов отбивался: «Будет болтать, пустобрехи!» — но в глубине души сам удивлялся своему таланту и не упускал случая проверить в деле.
x x xНастроение у Леньки было замечательное. Он знал и любил в себе эту приподнятость, веселое кипение жизни в каждой клеточке тела, когда море по колено. Вера в свои силы, в повернувшую к нему удачу окрылила Леньку, вернула ему утраченный оптимизм.
«Ты, Савостиков, как наркоман, — неодобрительно говорил тренер. — Тому, чтоб ожить, нужна ампула, тебе — успех». Такое сравнение Леньку нисколько не смущало, тем более что врач-психолог, писавший диссертацию о боксерах, на примере мастера спорта Савостикова доказывал правомерность этого явления. Только в отличие от ученого Ленька знал, что необходим ему не общий, а именно личный успех, не расплывчатое командное, а индивидуальное первенство. И сейчас оно было за ним. О том, как он, рискуя жизнью, спасал Гаврилова, узнают все — и бывшие приятели, и родные, и Вика. В газетах напишут, не могут не написать! Еще посмотрим, кто из нас «отработанный пар»! Рано списали Савостикова…
Вспомнил, как товарищи обнимали его в «Харьковчанке», и объективно отметил, что в их глазах не было зависти. Вот это спортивно, настоящие ребята! Наверное, многие из них на его месте поступили бы так же, но раз жребий выпал ему и он победил, то они честно поздравили сильнейшего. И вновь закружилась голова от мыслей о Вике: он заставит ее не только полюбить себя — любили его многие, — но и гордиться им! Ленька стал сочинять в уме текст радиограммы, которую пошлет Вике. Рассказывать о себе он не станет, такой человечек, как Вика, оценит его скромность, а вот сдержанно, с шуткой сообщить о трудностях похода, о морозах — это можно. Что-нибудь вроде того, что твое «да» сбросило с семидесяти градусов не меньше двадцати, согрело душу и тело.
…Задувало, начиналась поземка, и темная глыба камбузного балка то исчезала, то вновь появлялась перед глазами. На всякий случай Ленька сократил дистанцию, пошел метрах в пяти от Сомова. Сомов тоже его поздравил, двух слов не сказал, но обнял, поцеловал. Непонятно все-таки: зачем дядя таскает за собой этого доходягу? Водитель хороший, спору нет, а в трудную минуту распустил нюни — когда объяснялись на камбузе. Справедливости ради, напомнил себе Ленька, нужно признать, что и сам он выглядел одно время не лучшим образом. Но это, безусловно, случайность и больше не повторится. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Размышляя таким образом и не сопротивляясь наплыву приятных мыслей, Ленька очнулся лишь тогда, когда тягач Сомова исчез в снежной пелене. В этой ситуации положено остановиться и проверить колею, а в случае сомнения дождаться идущего сзади, но Ленька не сделал ни того, ни другого. Решив, что просто отстал, он рванулся вперед и проскочил в метре от Сомова, видеть которого не мог, так как стекло на правой дверце было запорошено снегом. Надеясь на удачу, а потом на чудо, прошел еще сотню-другую метров и понял, что сбился с пути. «Размечтался, тюфяк!» — обругал себя Ленька. «Беда — учитель, счастье — расточитель», — вспомнил он. Верно! Хлебнул горя — чему-то научился, от счастья душа запела — размагнитился…
Мысли запрыгали, смешались. Сначала явилась одна, страшная: а вдруг поезд уйдет? Она так напугала Леньку, что он чуть было не схватился за рычаги, чтобы развернуться и помчаться куда угодно вослед ушедшим от него людям. Но удержался: в поземку никуда поезд не двинется, это исключено. Потом другая мысль, тоже очень неприятная: а что, если мотор заглохнет? К Гаврилову-то он успел, а успеют ли к нему? Должны успеть, успокоил себя Ленька, в случае чего такую разминку сделаю, что не вспотеть бы. И решил держаться золотой, высеченной на мраморе заповеди антарктического водителя: «Попал в переплет — стой и жди».
И держался еще несколько минут.
Но нервы, содрогавшиеся от напряжения, требовали какого-нибудь действия, а мозг, принявший столь мудрое решение — ждать, не желал закостенеть в этой догме. Обидно было бездействовать, когда перебродившая сила искала выхода, сила, от напора которой дрожали мышцы. Почему, подумал Ленька, они должны искать его, а не он их? Закутался, вышел из кабины и не увидел, а нащупал колею. Мысленно определил угол, на который отклонился его тягач. Возвратился, развернул машину и проехал немного вслепую. Вышел, поползал на четвереньках: нет колеи. Срезал угол, прокатился еще немного: нет колеи.
Ветер хоть и не становился сильнее, но и не ослабевал. Свистит, сволочь, на испуг берет. Не на такого напал! Ленька страха не испытывал, как часто не испытывают его люди, оказавшиеся в опасности и по незнанию не представляющие себе истинных ее размеров. Пургу побеждают не бесстрашные, а опытные, понимающие, когда с ней можно бороться, а когда нельзя. Над не подкрепленной опытом храбростью Север посмеивается, уважает он лишь мудрую предусмотрительность. Много трагедии произошло с теми, кто не знал этого.
