Робин Дэвидсон - Путешествия никогда не кончаются
Я положила свою подушку на седло Баба, чтобы мне было удобнее сидеть, а ружье и небольшую сумку с самыми необходимыми вещами — сигаретами, деньгами и т. п. — привязала к передней луке седла. Карты (топографические в масштабе 1:250 000) я свернула в трубку и сунула в одну из сумок. Компас висел у меня на шее. Нож болтался на поясе, а несколько запасных носовых поводов я сунула себе в карман. Вот так. Потратив всего два с половиной часа, я справилась с грузом весом в полторы тысячи фунтов и была полна решимости ворочать все эти мешки и сумки до конца путешествия.
Я решила, что первым пойдет Баб, так как у него было лучшее верховое седло, а я понимала, что могу поранить ноги, и тогда седло мне понадобится. К тому же в отличие от Дуки и Зелейки он легко впадал в панику, и мне не хотелось выпускать его из виду, потому что он в любую минуту мог чего-нибудь испугаться. Следом за ним шла Зелейка, что давало мне возможность присматривать за ее носовым поводом и вовремя бранить беспокойную маму, если она тянула за веревку слишком сильно. Последним шествовал Дуки, что было для него неслыханным унижением и позором, ума не приложу, как он это выдержал. Голиафа я оставила на свободе, чтобы он мог по дороге что-нибудь пощипать. На ночь я по совету Саллея собиралась привязывать его к дереву, рассчитывая, что стреноженные верблюды даже в поисках корма не уйдут от него слишком далеко. Я оставила на Голиафе недоуздок с довольно длинной веревкой, чтобы верблюжонка легче было ловить.
Все, свершилось. Я одна. В самом деле одна. Наконец-то. Я обернулась в последний раз: Дженни, Толи, Алис-Спрингс, Рик, «Нэшнл джиогрэфик», родные, друзья — все и всё сметены легкомысленным утренним ветром, посвистывавшим вокруг меня. Какими силами подвела меня судьба к этому мигу вдохновенного безумия, недоумевала я. Последний мост, соединявший меня с прошлым, сгорел, рассыпался в прах. Я одна.
2 Часть. Избавление от груза
Глава 6
Чувство освобождения — единственное, что я запомнила об этом первом дне одиночества: я иду, в моей потной ладони носовой повод Баба, за ним послушно следуют Зелейка и Дуки, шествие замыкает Голиаф, я иду, и с каждым шагом во мне крепнет чувство радостной уверенности. Приглушенно звякают колокольчики, под ногами поскрипывает песок, едва слышно щебечут древесные ласточки, и больше ни звука. Пустыня безмолвна.
Я решила идти по заброшенной тропе, сливавшейся в конце концов с главной дорогой на Арейонгу. Тропой в Австралии называют след, оставшийся на земле там, где несколько раз проехала машина или, если особенно повезет, сначала прошел бульдозер. Тропы сильно отличаются друг от друга: иногда без труда находишь две хорошо наезженные четко обозначенные колеи, пыльные и ухабистые, а иногда, чтобы углядеть едва различимые прерывистые ниточки, приходится взбираться на холм, щурить глаза и долго всматриваться в том направлении, где вроде бы должна проходить тропа. Бывает, что тропу выдают полевые цветы. Вдоль тропы они растут особенно густо, или повсюду растут одни цветы, а рядом с тропой — другие, часто отыскивать тропу помогают следы, оставленные бульдозером бог весть когда. Тропы вьются вокруг холмов, поднимаются и опускаются, карабкаются по горным кряжам и обнажениям скальных пород, заводят в дюны, теряются и вновь появляются в песчаных руслах пересохших рек, полностью исчезают в каменистых руслах, вливаются в лабиринт овечьих тропинок. Идти по тропе обычно легко, часто мучительно, а иногда страшно.
Особенно трудно идти по тропе в скотоводческих районах, потому что в нашем представлении тропа обязательно куда-то ведет. Что не соответствует действительности, так как скотоводам это совсем не нужно. А проблема выбора? Представьте, что перед вами пять-шесть троп, все идут примерно в одном направлении, одинаково исхожены за последний год и ни одной из них нет на карте — какую выбрать? Если выберешь не ту тропу, она может оборваться миль через пять, и тогда придется по ней же возвращаться назад, а это значит, что полдня уйдет впустую. Тропа может привести к заброшенной ветряной мельнице, к артезианскому колодцу, где нет воды, или кончиться перед новой оградой пастбища; если же вы пойдете вдоль ограды, то довольно скоро окажется, что вы идете не туда, куда нужно, а прямо в противоположную сторону, впрочем, и в этом вы уже не уверены, так как сделали столько поворотов и столько раз возвращались и снова шли вперед, что больше не доверяете своему чувству направления. Или тропа приведет вас к воротам, сооруженным каким-нибудь молодым сумасбродным скотоводом, открыть их немыслимо, а если вы все-таки сумеете это сделать, не сломав руку или ногу, вам придется использовать верблюдов в качестве лебедки, чтобы потом их закрыть, на что уйдет полчаса, в результате вы разозлитесь, издергаетесь, наглотаетесь пыли, и у вас останется одно-единственное желание: добраться до воды, взять таблетку аспирина, выпить чашку чая и растянуться на земле.
Поиски нужной тропы осложняются тем, что у специалистов, летающих на самолетах и изготовляющих карты, бывает, очевидно, неважное зрение, а может быть, они занимаются этой деятельностью, основательно выпив, или, садясь в самолет, чувствуют, что избавились от опеки начальства, и потому дают волю своему воображению, прибавляя тут и там пару лишних штрихов, а в других случаях уступают внезапно пробудившейся склонности к произволу и не наносят на карту необходимые линии. Мы вправе ожидать, что карты всегда — действительно всегда! — стопроцентно надежны, и, как правило, так оно и бывает. Но когда в виде исключения карты врут, есть от чего потерять голову. Перестаешь верить собственным глазам, задумываешься, не мираж ли вон тот песчаный гребень, хотя готова поклясться, что сама там сидела. Сомневаешься, здорова ли, не хватил ли тебя солнечный удар. Глотаешь раз-другой слюну и начинаешь нервно хихикать.
К счастью, как раз в первый день ничего подобного со мной не случилось. Когда тропа исчезала в засыпанной пылью чашеобразной впадине, где в середине проглядывали лужицы воды, мне было не очень трудно отыскать ее на противоположной стороне. Верблюды шли хорошо и вели себя как ягнята. Жизнь улыбалась. Местность, где проходил мой путь, поражала разнообразием, и я жадно смотрела по сторонам. Весна, лето и осень оказались в этих местах на редкость добрыми, поэтому земля была покрыта зеленым ковром, расцвеченным белыми, желтыми, красными и голубыми полевыми цветами. Тропа привела меня к высохшему руслу реки, где высокие эвкалипты и нежные акации давали густую прохладную тень. А птицы… Птицы повсюду. Черные попугаи, попугаи с желто-зелеными гребешками, ласточки, трясогузки, пустельги, стаи длиннохвостых попугаев, бронзовокрылых попугаев, зяблики. То и дело мне попадались съедобные бобы акации, ягоды паслена, я лакомилась засохшим на стволах соком эвкалиптов. Искать и собирать дикие съедобные плоды — самое приятное и умиротворяющее занятие из всех, какие я знаю. Вопреки распространенному мнению в благоприятное время года пустыня удивительно изобильна и полна жизни. Она похожа на огромный неухоженный, открытый для всех сад — ничто, по-моему, так не напоминает земной рай, как цветущая пустыня. Тем не менее перспектива оказаться в пустыне во время засухи без запаса продовольствия и существовать только за счет того, что удастся найти, нисколько меня не привлекала. Да и без засухи я предпочитала иметь возможность открыть иногда коробочку сардин, вскипятить два-три раза в день котелок и выпить чашку сладкого чая.
