Сергей Марков - Путь к Большой Земле
Шапп, наблюдая Венеру, не оставил без внимания и такие вопросы, как исследование Камчатки или состояние торговли Китая с Сибирью.
Миллеру наблюдатель Венеры прислал около десятка писем, содержание которых до сих пор неизвестно. Эти послания Миллер хранил в особом разделе своего архива.
Возвратившись во Францию, Шапп д'Отрош написал «Путешествие в Сибирь», полное оголтелой клеветы на нравы сибирских жителей. Сочинение это вышло уже после смерти Ломоносова.
К книге Шаппа были приложены перевод знаменитого труда Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки» и карты Северо-Востока — несомненно, русского происхождения. Более того, неизвестное лицо, давшее предисловие к переводу, обнаруживало прекрасное знакомство с содержанием посмертных рукописей героя исследования Камчатки. Трудно сказать, кто был этот скромный, пожелавший остаться неизвестным, знаток архива Крашенинникова.
Во всяком случае, достоверно известно, что Миллер имел доступ к трем камчатским картам, связанным с трудами Степана Крашенинникова.
Но почему Крашенинников так привлек внимание Шаппа? В год, когда д'Отрош приветствовал явление Венеры, заслоняющей Солнце, его соотечественник Жозеф де Гинь в книге по истории гуннов, тюрок и монголов заявил, что еще в V веке нашей эры Камчатка и Алеутские острова были мостом для сообщения Китая с Америкой. После этого иноземцы и осадили книжную лавку Академии наук, а Шапп д'Отрош стал разузнавать о драгоценном наследстве Крашенинникова, умершего в бедности на чердаке дома на Васильевском острове.
Так пристально следили иностранцы за каждым шагом русских людей в сторону Тихого океана. Слишком много знал об этом Ломоносов. Ему портили кровь и Шумахер, и Делиль, и Шапп, и Тауберт, и высокоумный и злобный Франц-Ульрих-Теодор Эпинус.
«Если не пресечете, великая буря восстанет», — писал Ломоносов за своим дубовым столом.
В 1764 году, когда Ломоносов уже претворял в жизнь мечту об охвате материка Америки с двух сторон — от Груманта и от Камчатки, ученые шершни особенно старались лишить его покоя.
В ПАРУСНОЙ БАРАБОРЕ
Тем временем в Петербург была впервые привезена дорогая пушнина с Лисьих островов, добытая промышленными людьми на судне Бичевина под начальством Гаврилы Пушкарева. Знатоки были поражены добротностью черных и черно-бурых лис и лисиц-крестовок.
Сенат издал указ о том, что казна прощает звероловам шесть тысяч рублей долга и не будет взыскивать с них обычной десятинной доли. Мореходов наградили медалями с изображением Екатерины Второй.
Одновременно льготы были даны Компании Н. Трапезникова и Е. Югова; их освободили от рекрутчины, а дома — от воинского постоя, но «десятину» платить все же заставили. «Господам компанионам» предложили собирать ясак в казну.
Весной 1764 года корабль трапезниковской компании «Живоначальная Троица» с передовщиком Иваном Коровиным был выкинут на берег острова Умнак. При этом утонул Харитон Ощепков, выходец из Лальска. Вскоре умер вологодский посадский Михайло Мизгирев.
Промышленные построили барабору из корабельных парусов. В ней поселились девятнадцать человек. Но им не пришлось провести спокойно первую ночь. «Тамошние народы» нежданно нагрянули на парусное убежище Коровина и стали осыпать барабору стрелами. Все русские были ранены. Тогда Коровин взял устюжан Ивана Коровина и Данилу Мусорина, тотемцев Степана Корелина и Дмитрия Брагина и сделал отчаянную вылазку. Эти пять храбрецов с копьями в руках бросились на толпу нападавших и отогнали их от полотняной хижины.
Между тем выкидной корабль било морским буруном. Погибли судовые дневники, ясачная книга, указ о приведении в подданство «новых народов». Умнакцы, отогнанные от бараборы, пришли к судну и окончательно все разорили. Через несколько дней они вновь напали на барабору, но трапезниковцы держались стойко и отбили приступ.
Израненные и больные люди Ивана Коровина кое-как построили четырехсаженную кожаную байдару и на ней перешли вдоль берега Умнака на новое место. Там виднелись печальные следы истребления корабля Протасова. Возле обломков судна стояли русская юрта и баня. В этой бане лежали скелеты двадцати мореходов и промышленных. Среди них был и штурманский ученик Медведев. Молча рыли могилы люди с «Живоначальной Троицы», чтобы опустить в них останки своих товарищей.
Потом к Ивану Коровину пришел Степан Глотов пригласить его к себе в «особливую гавань» на том же Умнаке.
В 1764 году Ивану Коровину довелось обойти на байдаре берега Умнака и Уналашки. Он выдержал бой с уналашкинцами, устремившимися на него на ста байдарках.
Печальны были находки Коровина — лоскутья русских рубах, обрывки сапожной кожи, ножи без черенков, два топора и котел из красной меди. Они принадлежали людям из отряда тоболяка Кузьмы Барнашева, промышлявшего на двух байдарах в водах Уналашки. Позднее Коровин разыскал еще часть пожитков отряда.
Степан Глотов поручил Коровину устроить зимовку на «западном носу» Уналашки. Люди; живя там, голодали, кормились лишь морской капустой и раковинами. Иван Коровин удивлялся, как они, его товарищи, не перемерли и дотянули до весны. Голодая и холодая, зимовщики не оставляли своих дел. Они ходили на промысла, осматривали побережья острова.
Донесение Ивана Коровина пестрит именами умерших от голода и недугов, утонувших, убитых, пропавших без вести его спутников.
Но мореход и передовшик, дворцовый крестьянин Верховажской четверти, Иван Коровин никогда не терял присутствия духа. Любознательность не покидала его даже в дни тяжелых испытаний. Он исследовал новые острова.
Ивану Коровину помогал тот самый «дальних островов мужик» Кашмак, что был взят когда-то в плен уналашкинцами и отличался рассказами о диковинных людях. Кашмак вместе с алеутом Алексеем, тоже говорившим по-русски, толмачил и вел переговоры с островитянами.
Так постепенно были собраны сведения об Уналашке и Умнаке.
Впоследствии эти данные были переданы Коровиным прапорщику Тимофею Шмалеву, одному из неустанных собирателей «репортов» подобного рода.
Иван Коровин вычислил примерное протяжение морского хода от Нижне-Камчатска до новых островов — тысяча семнадцать верст. Он определил площадь северной части Уналашки, описал огромные юрты островитян, отмечая отменную чистоту внутри этих «хоромных строений», рассказал о пище и одежде уналашкинцев и умнакцев, похоронных обрядах и других обычаях. Иван Коровин сокрушался о том, что новые народы не имеют никакого попечения о своей душе и не памятуют будущего жития. Со знанием дела храбрый передовщик рассказал о каменных стрелах и метательных досках, обоюдоострых ножах и костяных копьях.
