Эжен Фромантен - Одно лето в Сахаре
Площадь представляла собой яркое зрелище: разнообразие костюмов и непривычные звуки на этом чисто африканском фоне, напомнившие мне суету французского гарнизона. Кавалерийские кони пили из ручья по соседству с ослами, верблюдами и худыми арабскими кобылами, которых привели оборванные конюхи; чуть дальше столпились люди, наполнявшие различные кувшины, бидоны, фляги, черные бурдюки, бочки. Военные свистки слышались во всех уголках города.
Сумерки длились недолго: оранжевые блики на мгновение осветили запад над темными горными массивами, и сразу все обесцветилось. Легкий туман, стлавшийся над землей, потянулся кверху по стволам финиковых пальм и задержался в их султанах, принявших холодный зеленый оттенок. Ночь наступила почти внезапно.
Мне хотелось провести этот вечер в одиночестве, и, как только окончательно стемнело, я вернулся в свою комнату. В ней было жарко, термометр показывал 31°. Небо было великолепно, никогда я не видел столько звезд и таких крупных; я с трудом отыскал Большую Медведицу среди мириад звезд почти одинаковой величины и яркости.
Мне было слышно, как слуга привел лошадей и спутал их, затем по каменной лестнице простучали тяжелые и легкие шаги.
— Спокойной ночи, господин, — сказал мне М., проходя мимо моей комнаты.
— Пусть твоя ночь будет доброй, сиди, — сказал Ахмед. И дом погрузился в тишину.
Поднялся ветер, пальмы зашумели, как море, этот шум сопровождался отдаленным лаем собак, клекотом грифов и кваканьем лягушек; покрывало над дверью ежеминутно приподнималось, будто кто-то порывался войти.
В десять часов кавалерийский рожок сыграл под моим окном сигнал «гасить огни», тягучий и нежный мотив, заканчивающийся резкой нотой, слышной издалека.
«Надо же, — подумал я, — я еще не совсем вне Франции!»
Музыкант повторил мотив, введя в ритурнель модуляцию причудливого вкуса, и несколько минут наслаждался игрой, словно сигналил для собственного удовольствия.
Я лежал на брезентовой кровати, поглядывая при свете свечи на свои дорожные вещи, на черный потолок и размышляя о странности моего нового положения, потом встал и сквозь щели в стене заметил огонек в глубине комнаты Ахмеда: араб курил перед сном.
Рожок умолк. Другие рожки ответили ему из разных концов города более слабыми, но четкими звуками; постепенно легкие ноты духовых инструментов рассеялись, и слышен был только шум пальм. Тогда я почувствовал какую-то сердечную слабость, мне вдруг стало грустно; задув свечу, я улегся на подстилке и подумал: «Что, собственно, произошло? Разве я не в собственной постели? Не у себя дома? Почему я не могу уснуть?»
К несчастью, уснуть мне так и не удалось, я был слишком разбит усталостью, да еще в «доме для гостей» вместе со мной оказались другие гости, на присутствие которых я вовсе не рассчитывал.
Июнь 1853 года
Сегодня утром меня проводили к небольшой мечети Сиди-эль-Хадж-Айка — театру военных действий 3 декабря и, чтобы сразу же покончить с событиями, чуждыми моим мыслям, я расскажу тебе, насколько возможно кратко, об увиденном — о следах сражения и местах, которые были свидетелями осады.
Лагуат протянулся с востока на запад на трех холмах, образовавших скалистый хребет, который разделяет равнину на севере и бескрайнюю пустыню на юге. Северный склон застроен домами, на южном, более крутом, местами отвесном, строения расположены на значительном расстоянии друг от друга, между каменистым склоном с одной стороны и длинной желтой дюной — с другой.
На крайних холмах находится по башне, они вместе с другими укреплениями использовались для обороны во время осады. Средний увенчан просторным и прочным белокаменным сооружением без наружных окон, в котором сейчас устроен госпиталь. Эта бывшая резиденция халифа Бен Салема называется Дар-Сфа (Дом на скале) — из-за огромного скального пьедестала, на котором довольно смело водружен этот дворец-крепость.
Дар-Сфа разделяет город на две почти равные части и занимает главенствующее положение над ранее враждебными кварталами — Халафом на востоке, Улед-Серреном на западе, каждый из которых имел своих вождей, свое управление, свои интересы. Они перестали воевать, только когда объединились под началом центральной власти в Дар-Сфа. Сохранились еще пограничная стена и дверь в древнеегипетском стиле, отпиравшаяся или запиравшаяся в зависимости от того, в состоянии мира или войны находились две маленькие ревнивые республики, всегда готовые расстреливать друг друга через эту стену.
Традиция междоусобиц, длившихся, пожалуй, три столетия, полулегендарна и составляет в некотором роде мифологию Лагуата. Я знаю, что перестрелки между кварталами от башни Серрен до башни Халаф продолжались приблизительно до 1828 года — периода, когда партия Ахмеда Бен Салема, последнего халифа, казнила Лакдара, вождя Улед-Серрена, и стала полноправным хозяином города. Через десять лет, в 1838 году, борьба возобновилась. В то время великие события происходили на Юге: Абд аль-Кадир уже девять месяцев расстреливал из пушек город Айн-Махди, который оборонял Теджини, мусульманский священник, вождь западных ксуров. Сторонники Бен Салема приняли сторону Теджини, тогда Абд аль-Кадир вмешался и поддержал побежденную партию Улед-Серрена.
В борьбу включились, в свою очередь, и кочевые племена: воинственные соседи Лагуата из племени ларба поставляли наемников то одной, то другой из воюющих сторон, а иногда тем и другим сразу.
Последовал ряд налетов, осуществленных сторонниками Бен Салема, халифами эмира, каждый налет заканчивался резней и бегством во весь опор на Юг. Сначала сторонники Бен Салема спасаются у бени мзаб, оставив Лагуат мусульманскому священнику Аль-Арби; позднее уже Аль-Арби, вождь набравшей силу партии Серрена, вынужден уйти из города и запереться в четырех лье от него, в небольшом ксуре Эль-Ассафия, с тремя сотнями пехотинцев, последней горсткой армии, которую ему доверил эмир. После бесчисленных стычек у стен города были даны одно за другим три сражения; в последнем войска эмира потерпели поражение, и это довершило уже покачнувшееся дело Айн-Махди, стоило жизни Аль-Арби и окончательно утвердило власть рода Бен Салем.
Наконец, в 1844 году Ахмед просит у французского правительства инвеституры Лагуата и получает подтверждение титула халифа.
До этого момента все происходило в тысяче пятистах лье от Франции и без нашего участия. Впервые мы появились здесь после обращенного к нам призыва; именно тогда с Севера прибыли по узкому проходу, о котором ты теперь знаешь, авангарды экспедиционного корпуса.
