Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы
На следующий вечер, когда стемнело, Дауд и я сидели в мадьяфе с полдюжиной пациентов, которые пришли за лекарствами и не собирались остаться на ночь. Через дверной проем я видел костры, с помощью которых от буйволов отгоняли комаров, и низкую, густую пелену дыма над водой. Комары уже стали появляться, и я мог себе представить, что летом здесь, рядом с зарослями тростника, бывает невмоготу даже маданам. Неумолчное мерное кваканье лягушек, которого я уже почти не замечал, вдруг сменилось одним повторяющимся резким звуком. Остальные тоже обратили на это внимание,
— Змея схватила лягушку, — сказал Дауд. — Здесь много змей, мы недавно убили одну на крыше.
Жалобный звук еще долго стоял в вечернем воздухе.
Два года спустя, летом, я сидел в этом же мадьяфе, пытаясь с помощью тростникового веера создать хоть подобие ветерка. Вдруг я почувствовал какое-то движение позади себя. Я уже был готов отвести назад руку, но инстинктивно остановился. Быстро подавшись вперед, я оглянулся и увидел змею светлой окраски длиной в два фута. Я ударил ее по голове ручкой веера и убил.
Змей здесь много, особенно летом. Маданы утверждают, что самой ядовитой является арбид — толстая змея, обычно около четырех футов длиной, окрашенная в черный цвет, переходящий в тускло-красноватый. Однако я только один раз столкнулся в Южном Ираке со случаем укуса ядовитой змеей. Это было во время праздника рамадана, который в тот год выпал на лето. Один мужчина хотел приехать со своей четырнадцатилетней дочерью в Эль-Кабаиш, чтобы продать сыр домашнего изготовления. Избегая солнечного зноя, они решили двинуться в путь после заката. Девочка наступила на змею, забираясь в лодку, и змея укусила ее в ногу. Она умерла через полчаса. Лицо девочки почернело, а когда ее стали переносить, изо рта и из носа хлынула темная кровь. Я приехал в их деревню вскоре после этого случая. Маданы — словно им не хватало настоящих змей — твердо верили в существование двух чудовищ, анфиш и афа. Считалось, что оба живут в глубине озерного края и что их укусы смертельны.
После того как Фалих убрал остатки блюда, в мадьяф вошел высокий человек с худощавым лицом. Его левая рука была обмотана окровавленной тряпкой. Он заготовлял тростник и глубоко порезал себе кисть руки. Глаза у него были цвета темного янтаря; один глаз чуть косил, что придавало лицу зловещее выражение. Он пришел из Кабибы, большой деревни фартусов в двух часах пути по направлению к Сайгалу.
Много лет тому назад аль иса, то самое племя скотоводов, в чьем лагере на краю пустыни мы с Дугалдом Стюартом останавливались, добилось господства над Сзйгалом — большой деревней на озерах — и изобильными рисовыми полями вокруг нее. Оттуда аль иса захватили Кабибу, возвели там небольшое глинобитное укрепление и держали в нем гарнизон, пока фартусы Кабибы не взбунтовались и не вернули себе независимость. Дугалд и я проходили через Кабибу спустя год после этого события. Мы быстро плыли на лодках мимо деревни, и наши гребцы, которые были из племени аль иса, держали винтовки наготове и не обменивались приветствиями с жителями деревни, ибо между ними «была кровь».
Человек, которому я перевязывал руку в мадьяфе Джасима, оказался одним из предводителей восстания, и я стал расспрашивать его об этих событиях.
— Аль иса не имеют никаких прав в наших краях, — запальчиво сказал он. — Они не маданы, они пастухи из пустыни. Кабиба расположена на озерах. Она принадлежит фартусам, наши отцы выкладывали ее дибины. В тот самый день, когда шейхи аль иса захватили Кабибу, там начались беспорядки, большинство из нас выехало из деревни и построило себе дома в другом месте. По какому праву они вынудили нас покинуть наши дома?
— Да, по какому? Да проклянет Аллах аль иса! — воскликнул кто-то.
— Поэтому мы решили бороться. Мы окружили их укрепление в двенадцатую ночь месяца кусайр. Прошло три часа после захода солнца, луна светила ярко. Мы знали, что там было шесть человек, что главный у них — Фалайдж. Мы послали старого заира Али, чтобы он предложил им сдаться, но они ответили, что мы, маданы, — собаки и сыновья собак и что, если мы приблизимся, они убьют нас. Тогда мы атаковали их со всех сторон в лодках, бросив наш боевой клич: «Я брат Алии»!
К этому времени все слушатели напряженно подались вперед, захваченные повествованием о межплеменной войне, которое большинство из них, должно быть, слышало десятки раз.
— У них был пулемет, и пули срезали тростник за нами, точно град. Хвала Аллаху, жалкий раб, сидевший за пулеметом, не умел стрелять, иначе в ту ночь погибло бы намного больше наших. Мы выскочили из лодок и захватили укрепление. Еще до того, как мы туда ворвались, мы двоих уложили из винтовок. Потом еще двоих убили ножами. Мы столпились в помещении на первом этаже, и тут один из двух уцелевших аль иса выстрелил сверху сквозь пол и попал одному из наших в нос. Раненый закричал: «В меня выстрелили сверху». Тогда мы стали залпами стрелять в потолок и убили еще одного. Остался только Фалайдж. Мы крикнули ему, чтобы он сдавался, но он отказался. Он действительно был храбрец. Наши стали подниматься по лестнице, и он застрелил двух из них — двух братьев. После этого, выкрикивая свой боевой клич, он спрыгнул с крыши и упал, изрешеченный нашими пулями. С ним был его маленький сын. Он попросил пощады, и мы оставили его в живых. Сейчас он в Сайгале, у шейхов аль иса. Двенадцать фартусов погибли в этом бою.
Как только он кончил рассказ, Фалих вскочил и, отбивая такт ногами, нараспев произнес:
О мать Караима, не оплакивай его,
Ибо Караим пал в разгар битвы.
Через секунду остальные тоже были на ногах; образовав круг и притоптывая, они выкрикивали те же слова.
Фалих выбежал наружу и, вернувшись с винтовкой, начал время от времени палить вверх. Я присоединился к нему и выстрелил десять раз из своей винтовки. В помещение набилось еще больше людей, общий шум усилился. Наконец, выдохшись, они остановились, и Джасим послал Дауда в лавку за сахаром и чаем. Я спросил, кто такой был Караим; мне объяснили, что он был убит, возглавляя нападение на укрепление аль иса…
Через три года после этого я как-то остановился у аль иса, живших за пределами озерного края. На закате я увидел тонкий серп молодого месяца, который знаменует окончание поста, длящегося весь месяц рамадан. На следующий день все племя должно было, как всегда, собраться вместе, чтобы отдать дань уважения своему шейху и отпраздновать окончание поста в его большом гостевом шатре. На рассвете люди начали прибывать со всех концов равнины, одни верхом, другие пешком, каждая группа под своим собственным темно-красным знаменем. Когда наконец все собрались, всадники имитировали атаку и контратаку, а пешие, став в круг, мерно притоптывали ногами, стреляли из винтовок и распевали:
