Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)
– Рыбы не дам, – Данилка погрозил вожаку пальцем, – обратный путь тяжёлый. Дедушка ждёт. Запурговало, однако.
Пес повилял хвостом и, вытянув мохнатую заиндевевшую морду, тревожно завыл, будто затрубил в рог. Завыли и остальные собаки, уставившись в сторону надвигающейся опасности.
В снежной пелене начинающейся пурги вниз по протоке спускались упряжки. Данилке показалось, что они застыли в каком-то странном ожидании на значительном расстоянии друг от друга у левобережного изворота тальниковой излучины.
– Три… – глухо произнёс Данилка, глядя на вожака. – Винчестер оставил…
Без суеты развернул нарты, постоял немного и махнул вожаку. Собаки без обычного перебрёха натянули потяги и ходко пошли навстречу пуржистому ветру.
Вскоре крутой поворот утесистого мыса скрыл Данилкину упряжку от незнакомого аргиша.
– Что случилось? – сдержанным тоном спросил Савва внука, заметив внезапную перемену в его поведении.
– Едут!.. – возбуждённо ответил тот и схватил с орона винчестер.
– Кто?
– Ламуты!
– Однако, погоди! – Савва ухватил внука за рукав. – Не может быть. Их лагерь на Алазее в местечке Хара-Тала. Пепеляевцы на Аллаиху ушли. Там лютуют.
– Нет, дедушка! – упрямился Данилка. – Белая банда!
– Так что? – рассердился Савва. – Мы убийцами не были и никогда не будем!
– А они могут! – Со слезами на глазах Данилка прижал винчестер.
– Мы люди!
– А они звери! – И, не повинуясь деду, хлопнул дверью.
Савва растерялся. Внук ослушался его. В роду такого не было. Слово старшего – закон, переступать который не вправе ни один член семьи или рода. Сердце старика будто бросили в кипящую воду, но он сдержал вспыхнувший гнев. Голова, как пустой котёл с трещиной, загудела. Он присел на орон. Глухой удар хлёстко полоснул по ветхой стене и рассыпался по земляному полу. Савва закрыл лицо руками.
– Что будет? – пролепетал он. – Винчестер старенький…
Грянули второй и третий выстрелы. Старику казалось, что внук палит не во врагов, а расстреливает его сердце. Жуть охватила старого охотника. Данилка – вся его жизнь, надежда… Он сидел неподвижно, тяжело опустив больные руки. За стеной стреляли. Лаяли чужие собаки. Что-то непонятное кричал Данилка. Потом навалилась вдруг тишина. Тяжёлые шаги послышались за дверью.
Савва встрепенулся. Он приготовился к последнему. Рука ещё твёрдо чувствовала гладкую прохладу костяной рукояти якутского ножа. Ему представилось, что вот сейчас откроется с грохотом дверь и на пороге появится обросшая рожа бандита. Окровавленного Данилку швырнут к его ногам… Потянуло прелым ягелем. Засмердило махорочным прокуром. Послышалось усталое дыхание…
Они ввалились сразу все трое. Здоровяки с заиндевевшими бородами, они казались исполинами из сказаний легендарного Эллея. Старик сжался. Дверь легонько скрипнула, и с винчестером в руках предстал Данилка. Робко и виновато смотрел он на деда…
– Петрович! – загремел басовым раскатом чернобородый великан. – Здравствуй, дорогой старина!
– Гаврила?.. – Савва, сам того не замечая, стал вытирать повлажневшие глаза. – Живой?..
– Здоров, Савва Петрович! – Шошин постучал по груди кулаком, как по колоколу. – Сам-то как?
– Маленько живой… Издалека идёте?
– Из Маркова.
– Долгий путь.
– Ничего… Ну, место у тебя, Петрович…
– Хорошо.
– Говорил вам, что где-то недалеко свои. – Шошин, приподнято жестикулируя, повернулся к товарищам. – Вот, Петрович! – И он обнял старика. – Внук у тебя шустрый парень…
Данилка молчал, низко опустив голову. Те, кого он принял за ламутов, оказались давними знакомыми Саввы. Видно было, что дед питает к ним особую симпатию и уважение. Было до глубины души больно и обидно: он застрелил вожака аргиша. Он не хотел этого, но так уж получилось… И от прилива стыда и раскаяния залился молчаливыми слезами.
Шошин опустил на Данилкино плечо сильную руку, привлёк к себе…
– Слёзы горю не помощницы…
– Беду натворил, – ворчал Савва.
– Полно вам…
На Савву знакомо смотрели серые спокойные глаза… Латаный овчинник перехвачен у пояса, как и у Шошина, матросским ремнём, светлые потёртые хамби перетянуты у щиколоток тонкой ременной стяжкой. Высокий рост, широкие плечи, узловатые могучие руки, в скрытой улыбке доброта… Такого не забудешь…
– Ефимом Волковым кличут?
– Не забыл? – скуповато ухмыльнулся Волков.
– Зима. Двадцатый год. Из Казачки тебя тащил. Маленько не поспей – неживой бы ты был. Февраль лютовал. Прорубь враз затянуло бы.
– Это верно…
– Рана зажила? – Савва легонько притронулся к плечу Волкова.
– Теребит, стерва…
– Пуля сидит?
– Сквозная…
– По тундре аргишить тебе не надо, болезнь найдёшь.
– Потерпим, Петрович. Надо, чтоб революция силу набрала, а уж потом…
– Революцию стреляют. Смутное время.
– У контры кишка тонка, – сказал Ефим.
– Нижнеколымское обложено белой бандой. Вам надо у меня переждать это время.
– Не согласиться с тобой, старина, самого себя не понять, – сказал Шошин. – Мы к тебе не отсиживаться пришли, за помощью, за советом…
– А это кто? – Савва оборвал Шошина на полуслове и показал, переведя взгляд на третьего спутника, узкоплечего, с седеющими висками. «Совсем похож на американа, – подумал Савва. – На помощника капитана старого Стефансона со шхуны „Юкон“. Потомок древних пиратов, капитан Стефансон, держал возле себя помощника хитрее лиса. Этот же, наверно, умный и шибко добрый», – заключил Савва.
– Наш товарищ с угольных копей Новомариинска, – представил Шошин Иосифа Радзевича. – Иосиф был другом Михаила Мандрикова и Августа Берзина.
– Убили их, однако…
– Да-а… – горестно уронил Шошин. – Нам этого не забыть.
– Мне тоже…
Данилка помогал Иосифу. Они отволокли убитого вожака к дальней серой скале и закопали в неглубокой, наскоро вырытой яме, в том месте, где был зарыт Трилап. Стонала вьюга. Завывали собаки. Они прощались с главной собакой аргиша. Мальчик крепко держался за тёплую руку Иосифа, прижимаясь влажной щекой к его плечу.
– Погоди, – Иосиф легонько отстранил его от снежного могильного холмика, – подправлю немного.
– Метель подправит.
– Да, пурга гулять вышла.
– Смотри… – тихо сказал Данилка. – Видишь?
– Ничего, – ответил Иосиф, оглядываясь по сторонам.
– Упряжка.
– Это пурга движется сполохом. Кажется…
– Не-ет…
– Откуда ты взял?
– Собачки уши навострили. Во-он, гляди…
– Не вижу.
– По тундре долго ехал, глаза погасли.
– Усталость?
– Дедушке сказать надо.
– Погоди, парень, тревогу бить. Тебе показалось.
– Пусть так будет, – недовольно ответил Данилка. – Пойдём.
