Зегидур Слиман - Повседневная жизнь паломников в Мекке
Глава 6
От прабабки к матери городов
Автобус Джидда — Худайбийя. 6/11 часов утра.Широкая дорога, плоский, монотонный пейзаж. Автобус бесшумно несется по асфальту, словно масло скользит по нагретой сковороде.
Аталла, бодро вскочив со своего места, шепчет, что самое священное собрание будет, когда поворачиваешь к кыбле. Интересно, почему он предпочитает путешествовать не со своими компатристами, а с алжирцами?
«Знаешь, друг, среди них много людей из МТИ, ложных братьев…» — «Массачусетского технологического института?» — «Нет, это аббревиатура турецких разведывательных служб. И мне абсолютно не хочется есть, спать и уж тем более молиться в их милой компании».
Бог его знает, кто такой этот Аталла. Но, без сомнения, он маниакально одержим хадисами. С улыбкой, смягчающей вычурность его манеры разговаривать, он цитирует Мухаммеда, клявшегося, что «сильнее всего вопить в День воскрешения будет тот, кто пренебрегал изучением религии в этом мире, и тот, кто изучал ее, но не использовал». Из кармана на поясе он извлекает калькулятор и с головой окунается в подсчеты. Мухаммед, должно быть, автор 750 000 хадисов (есть ученые, настаивающие на 100 000, а кое-кто даже увеличивает число до миллиона!), которые он произнес, давая наставления в период с 610 по 632 год после Рождества Христова. Разделив сумму хадисов на количество лет, получим 35 000 изречений в год, то есть приблизительно 94 ежедневно. «Итак, по 4 хадиса в час», — замечаем мы. «Больше, — отрезает Аталла, — ведь посланник не бодрствовал 24 часа в сутки. Он спал, скажем… десять часов. В то время не было телевизора или, например, радио, чтобы развлекаться ночью». И он продолжил препарировать пророческое время с жаром секретаря и со скрупулезностью инспектора полиции, выделяя часы, когда пророк не говорил, когда он спал, молился, отдыхал после еды, уединялся для естественных нужд или с женщинами, сражался или выслушивал советников и союзников, поскольку был переводчиком слов Аллаха… Все это должно было занимать от семи до восемнадцати часов в день. Итак, в среднем Мухаммед должен был произносить 12 хадисов в час. «Каждые пять минут — истина, плод размышлений, максима», — восхищался Аталла, роняя калькулятор на колени. «Но он говорил так же, как дышал», — заметили мы. «Он был вдохновлен!»
Выведенный из себя выражением скепсиса на лице своего vis-a-vis, турок вновь ринулся в атаку: «Да, Сунна — это документ, изо дня в день свидетельствующий о жизни нашего Возлюбленного… Эти слова поддерживают порядок здесь, на земле, и ведут в рай… Конечно, подобная сумма изречений вербальный процесс результата всех бесед пророка». — «А нужно все их знать? Такое вообще возможно?» — «Это ведомо только Богу. Даже если это невозможно, лучше дать себе труд попытаться».
Ислам часто обвиняют в сведении к обрядовости, к механической практике, в излишней мимикрии. Нельзя сказать, что это утверждение полностью лживо, но все же оно ошибочно, ведь верующие страстно ищут идентификации с посланником больше, чем они ей подвергаются. «Эй, Мухаммед!» — так по обычаю окликают мусульманина, если не знают его имени. Европейцы, попавшие в мусульманскую страну, называют местных женщин по имени старшей дочери пророка — Фатима или Фатьма, произношение зависит от региона. «Пророк ближе к верующим, чем они сами» (Коран, 33:6).
Изучение хадисов и попытка повторять все, что мы знаем о вкусах и привычках совершенной модели, требуют невероятной набожности. О блаженном имаме аль-Бухари (810–870),[48] самом образованном из мусульманских традиционалистов, авторе «Сахиха» — сборника 3000 достоверных хадисов пророка, выбранных из сотен тысяч, ходивших в то время по стране, говорят, что он знал 200 000 цитат наизусть! Мусульманин, способный с ходу сдобрить беседу или подвести итог какой-либо ситуации словами пророка, сразу становится значительнее в глазах собеседников и как по волшебству получает их признание. Последнее слово — доброе слово. Больше всего это ценится в Мекке и Медине во время хаджа.
Беседа замирает. Дорога ничем или почти ничем не отличается от сотен других. Справа и слева мелькают рекламные плакаты — «Сони», «Сейко». А затем гигантский щит, где светится белая надпись на зеленом фоне: «Восславим Господа!» «Икея». «Аллах Акбар!». Пепси-кола. «Взыщите Господа!» Стройки. Зеленые деревья. Облизанные, выглаженные ветрами горы с сахарными головами иногда нарушают однообразную плоскость пейзажа. Снова реклама. «Икея». Слоган: «Восславим Господа!», «Аллах Акбар!», «Взыщите Господа». Почти нет отдельных машин. Многие местные жители уезжают из святых мест пока длится хадж, чтобы наслаждаться свободой передвижения в Джидде, Каире, Танжере, Марбелье или Ницце.
Дорога, безупречная и монотонная, вьется кольцами. Автобус, задыхаясь и кашляя, поворачивает на семьдесят третьем километре, отделяющем аэропорт от Мекки. Развилка. От шоссе отделяется асфальтовая лента и, описывая круг, уходит вправо. «Немусульмане», — лаконично сообщает надпись: здесь люди, не исповедующие ислам, должны направиться к эт-Таифу. На огромном плакате, скорее недоверчиво, чем доброжелательно, для «неверных» написан формальный запрет на множестве языков, включая корейский.
Ни одна машина не сворачивает. Никто не выходит. Для правоверных путь прочерчен четко. Мост… У пункта сбора дорожной пошлины немыслимых размеров плакат: «Только для мусульман», и вооруженные солдаты преграждают путь. Проверка конфессиональной идентичности. Это микат, один из пограничных постов, которые расположены у въезда в Харам, «священную» территорию, «запретную» для немусульман. Название содержит в себе целую программу. Микат (единственное число от маувкит) означает одновременно эпоха, указанное время и встреча в предусмотренном месте на пути к Мекке.
Святой город выглядит так, как будто Черный камень, упав с небес, образовал три концентрических крута. Ограда площади, где находится Кааба, — это первый круг. Заходить за него можно, только строго выполнив предписания относительно ритуальной чистоты. Столбы вокруг города отмечают границы второго круга. Мусульмане, желающие выполнить умра — малое паломничество, должны остановиться там, чтобы войти в состояние ихрама. Если же они последуют в центр города, то должны будут выйти и совершить омовение, прежде чем вернуться. Наконец последняя граница охватывает большую часть Хиджаза, открывая доступ в священные земли только мусульманам. «Неверный» же под страхом сурового наказания не имеет права переступить эту черту. А в период хаджа паломник можег зайти за нее только в ихраме, иначе его остановят и выдворят за пределы территории.
