Аркадий Фидлер - Горячее селение Амбинанитело
— Потому что антагонизм между племенами существует и избавиться от него теми способами, какие предлагает Ранакомбе, не удастся. Прежде всего антагонизм есть между главным племенем ховов и всеми другими народностями Мадагаскара как следствие деспотического управления ховов в прошлом веке. Вы согласны с этим, Ранакомбе?
— Только с оговоркой. Ведь феодальный деспотизм андрианов ушел в далекое прошлое.
— Да, но укоренившееся недоверие все еще существует.
— Со времени французского нашествия, — доказывает Ранакомбе, — недоверие это не имеет основания и постепенно исчезнет само собой. Все без исключения мальгашские племена находятся в настоящее время на положении подневольных, и у них один владыка.
Рамасо смотрит на врача с насмешливой улыбкой:
— Дорогой доктор, вы кому хотите затуманить мозги — вазахе? Или, может быть, мне? Именно со времени французского нашествия увеличились разногласия между ховами и другими более или менее отсталыми племенами. У вас появилось, как вы выражаетесь, среднее сословие, у других племен этого нет, там только одни крестьяне. Посмотрите на себя: мы живем на окраине страны бецимизараков, более пятисот километров нас отделяет от ховов, однако местная власть в руках представителя ховского народа. А разве не убедительно то, что в этой хижине из троих мальгашей, имеющих образование, двое — ховы! Представим себе, что в этот момент кончилось господство французов и власть на Мадагаскаре переходит к мальгашам. В чьи руки? Конечно, в руки нескольких тысяч представителей буржуазии — ховов, и повторилось бы то же, что было до нашествия французов: один класс одного племени господствовал бы безраздельно и — кто знает — деспотически над народом своего племени и всех других племен острова.
— А демократического движения вы не учитываете? — напоминает Ранакомбе.
— Нет! Не в этих условиях.
— Наверно, были бы созданы условия для поднятия уровня отсталых племен.
— Не верю! Буржуазии так же присущ деспотизм, как и прежним андрианам. Буржуазия отличается тем, что ревниво оберегает свои привилегии и опирается на эксплуатацию и насилие над другими.
— В таком случае, — говорит Ранакомбе, зло сощурив глаза, — в таком случае вы не видите возможности добиться независимости Мадагаскара?
— О-о, вижу! — отвечает пылко Рамасо. — Но только подлинной независимости!
Я с беспокойством смотрю на него. Если он откроет свои карты старосте и врачу — наверняка потеряет должность учителя. Оба хова подозрительно навострили уши. Я хочу предостеречь и удержать Рамасо, но не знаю, как это сделать.
— А что вы называете подлинной независимостью? — шипит староста Раяона.
Рамасо непринужденно улыбается:
— Вы не сердитесь на меня за откровенный разговор. Но вы, я думаю, согласитесь со мной. Я ни на минуту не сомневаюсь в искренности вашего мальгашского патриотизма. Однако наша будущая политическая жизнь не может опираться на относительно небольшую группу, даже если бы у нее были самые выдающиеся заслуги. Наше основное население — крестьяне; крестьянин-землероб и крестьянин-скотовод, землероб-хова и землероб-бецимизарака, скотовод-бара и всякий другой мальгашский крестьянин находятся в более или менее равных условиях, и поэтому они быстрее договорятся между собой. Только при единомыслии народных масс можно создать у нас нечто прочное и справедливое. Только власть народа может обеспечить на Мадагаскаре равную для всех жизнь.
Когда учитель кончил свою речь, наступило гробовое молчание. Затем оба ховы почти одновременно испуганно восклицают:
— Это же большевизм!
А врач Ранакомбе добавляет, уже развеселившись:
— И утопия!
Я не даю учителю ответить. Возможно, он был бы осторожен, но я предпочел не подвергать его опасному испытанию. И чтобы покончить со спорами, вскакиваю с места, хватаю рюмку рома и произношу тост за благополучие мальгашей:
— Разногласия во взглядах относятся к будущим и, можно сказать, внутренним делам. Пока они наступят, нужно преодолеть более близкие и более актуальные преграды. Вы согласны со мной?
Соглашаются, и я говорю дальше, чтобы смягчить обстановку:
— Я ценю и люблю всех мальгашей независимо от того, к какому племени они принадлежат и какой у них оттенок кожи. Поэтому позвольте выпить за братство и дружбу всей мальгашской семьи!
Гостям понравился тост. Взволнованный врач обнимает меня и восклицает:
— А я пью за братство мальгашей с вазахами, нашими настоящими друзьями!
— Это кто же? Богдан и я?
— Да, вазаха, да! Это вы! — подтверждают все трое.
Вскоре гости покидают хижину, я провожаю их. Солнце уже коснулось горных вершин, и воздух стал свежее. После жаркой беседы приятно вдохнуть чистый воздух. Кокосовые пальмы, растущие в изобилии вокруг нас и во всей деревне, золотятся в багряном зареве уходящего солнца и кажутся еще прекраснее.
— Очаровательна ваша страна! — говорю, любуясь закатом.
Они прощаются со мной довольные. Последним протягивает руку Рамасо. Его рукопожатие крепче и продолжительнее; он как бы благодарит меня.
НЕОБУЗДАННОЕ БОГАТСТВО ПРИРОДЫ
Ничто не помогает: ни дружба со старым Джинаривело, ни частые беседы с соседями, ни дух Беневского, недавно поселившийся на соседней горе, — деревня нам не доверяет, а моего добросовестного друга Богдана Кречмера просто считает самым опасным колдуном — мпакафу, то есть пожирателем сердец.
Белому человеку можно здесь беспрепятственно сдирать свирепые налоги, оглашать несправедливые приговоры, проявлять удивительные капризы, насиловать мальгашских девушек, — пожалуйста, это его неоспоримое право. Но белый человек, набивающий птичьи чучела, извлекающий из грязных луж чудовищных насекомых и завлекающий на свет лампы злых ночных бабочек, — такой вазаха хуже преступника. Это мрачная тайна.
Когда Богдан возвращается усталый с охоты в ближайшем лесу и его доброе лицо светится хорошей улыбкой, коричневые люди пугаются. Я громко браню их за трусость и издеваюсь над ними открыто, среди белого дня:
— Смотрите, идет ваш мпакафу!
Но они не хотят слышать страшного слова и при солнечном свете прячутся в темные уголки и шепчутся.
В деревенских лужах живут громадные, величиной с детский кулак, хищные водяные клопы — тингалле. Гроза людей и скота. Говорят, тингалле может убить во время водопоя сильного вола. Но семилетний Бецихахина, наш большой приятель и охотник, не знает страха. Он внук Джинаривело и брат Беначихины. Мальчик голыми руками ловко достает насекомых и приносит нам. Даже мы поражаемся, и нас охватывает страх.
