Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря
«Возьми свежего угря и смой с него ил золой, сними с него кожу, начиная с головы, и стащи ее к хвосту; измельчи шалфей и петрушку и добавь толченый имбирь, перец, анис и много соли. И посыпь ими угря, затем снова натяни кожу. Посыпь угря солью, хорошо прожарь на деревянной жаровне и подай к столу».
Как здесь, так и в других поваренных рецептах всегда указывалось: «Возьми перец, гвоздику, имбирь, много соли». Причиной тому было не только обжорство. Средневековая пища была однообразна и пресна. Многоотраслевое хозяйство и возделывание брюквы на корм скоту зимой еще не были известны. Поэтому с наступлением холодов животных приходилось забивать, а мясо солить. За исключением нескольких сортов капусты, никаких овощей Европа еще не знала. Так что не удивительно, если с помощью пряностей пищу старались сделать более приятной.
Турецкая блокада нанесла непоправимый удар европейским желудкам. Пряности стали недосягаемой роскошью даже для имущих слоев населения. Нужно было либо искать новые пути, либо погибнуть, пробивая дорогу к желанным пряностям. К экономическим соображениям добавились еще и религиозно-политические. Европейские государи должны были во что бы то ни стало попытаться остановить угрожающее наступление турецких и арабских полчищ. В поисках союзников еще раз вспомнили про легендарного проповедника Иоанна и его царство. Со времен Марко Поло его долго и безуспешно искали в Азии. Ходили туманные слухи, будто государство проповедника находится где-то в Африке. Действительно, там было такое государство — Абиссиния…
Эта страна в самом деле стала христианской уже в IV веке, правда, христианство здесь было несколько изменено коптской церковью[168]. По мере распространения ислама в VI—VII веках связь с этим единственным оазисом христианства в Африке была полностью прервана. Дорога туда могла пролегать только через западное побережье Африки.
С другой стороны, обратить взоры к Черному континенту заставлял еще и «золотой голод». Ввозимые из Африки главным образом перец и слоновая кость, а также затраты на торговлю с Индией оплачивались золотом и драгоценными камнями. Потребность в европейских товарах была еще очень и очень невелика. Поэтому сокровища Европы таяли, как масло на солнце. Источники золота и драгоценных камней надеялись отыскать в Африке и думали, что, овладев ими, удастся выправить свой незавидный торговый баланс.
Большие перемены намечались и в общественно-экономической жизни Европы. К новому взлету пробуждались науки. Во многих городах Европы к началу XV века появились новые университеты, здесь были знакомы с идеями античных мыслителей, живо интересовались вопросами астрономии и географии.
Цеховые объединения ремесленников стали новым шагом в развитии производства. Это сказалось и на увеличении производительности труда и на качестве изделий. Важнейшим фактором общего подъема культуры стало книгопечатание, а новые научные открытия послужили основой развития более высокой техники. Целый ряд изобретений пошел на пользу судоходству; а это сейчас особенно нас интересует. Корабли, ранее оснащавшиеся и парусами и веслами, все больше и больше вытесняются новым типом судов — каравеллами — чисто парусными сооружениями с высокими бортами. Они лучше противостояли штормам в открытом море, чем старые посудины. Изобретение «посоха Иакова» (астролябии) и применение астрономических таблиц избавили корабли от необходимости плавать вдоль берегов, а морской компас позволил мореплавателям уходить далеко в открытое море[169].
Все это позволило с большими шансами на успех обратить взоры за пределы знакомого мира и приступить к поискам легендарных сокровищ далеких стран. Пришло время, и нашлись люди, решившие новые задачи.
Одним из них был принц Энрики Португальский, которого история нарекла Генрихом Мореплавателем[170]. Впрочем, он ни разу не принял лично участия в путешествиях, организованных им же самим для открытия новых земель.
…Прелюдией послужил поход португальцев против Сеуты, мавританского плацдарма на африканской земле, блокировавшего судоходство в Гибралтарском проливе. При захвате этого города принц Генрих проявил столько отваги и энергии, что отец его, король Жуан I, тут же, на поле боя, посвятил сына в рыцари.
В свою очередь, захват одной из ключевых позиций давал принцу возможность начать разведку берегов Западной Африки. И он подошел к делу чрезвычайно осмотрительно. Выдвинутое далеко в Атлантику предгорье Сагриш в провинции Алгарви показалось ему именно тем местом, откуда лучше всего было начать осуществление планов. На этом омываемом бушующим морем клочке суши он приказал построить укрепленный замок и основал там школу мореходов. С течением времени школа стала научным центром для морских капитанов, картографов и астрономов. Тон здесь задавали генуэзские и венецианские «специалисты по морю».
В 1416 году, после овладения Сеутой — в то время принцу исполнилось 22 года, — осуществилось первое разведывательное плавание, приблизительно до широты Канарских островов, то есть немногим дальше уже известной в то время части африканского берега. Этим самым моряки португальского инфанта сдали свой экзамен на аттестат зрелости. Но не больше того!
Плавания вдоль берегов Африки не прекращались до самой смерти принца, однако пионерскую деятельность португальцев в тот период никак нельзя сравнить со смелыми устремлениями норманнов. Медленно и рассудительно, миля за милей, продвигались они вдоль западноафриканского побережья. Так два года спустя корабли принца подошли к Мадейре[171], уже обозначенной на картах семидесятилетней давности.
Канарские острова стали первым поводом для столкновения Португалии с Кастилией (Испанией тех лет) в борьбе за заморские территории. Кастилия ссылалась на то, что испанские корабли давно уже проложили дорогу к этим островам, хотя и не решались их оккупировать[172].
Но принц Генрих не отказался от поставленной перед собой задачи. До открытия его моряками в 1432 году группы Азорских островов португальским экспедициям никак не удавалось обогнуть мыс Бохадор. Суеверные моряки считали, что даже расположенный гораздо севернее мыс Нун[173] является пределом дерзаний. Они были твердо уверены, что за ним начинается сжигающая все живое зона палящего зноя. Нам не известно ни время, когда впервые был обогнут мыс Нун, ни имя отважного морехода. Быть может, чей-то корабль, даже против воли смертельно испуганной команды, был вынесен за мыс южным течением, а затем благополучно вернулся назад. Но развенчание славы столь страшного в то время мыса не помешало морякам считать непреодолимым следующий пункт побережья — мыс Бохадор. До 1434 года все экспедиции инфанта капитулировали перед этой далеко выступающей в море косой. Существовала даже поговорка: «Кто мыс Бохадор обойдет, тот никогда домой не придет»…
