Джонатан Свифт - Путешествия Лемюэля Гулливера
После этого случая Глюмдальклич твердо решила ни на минуту не выпускать меня из виду на прогулках. Я уже давно опасался, что она примет такое решение, и потому скрывал от нее некоторые незначительные приключения, случившиеся со мной в ее отсутствие. Раз на меня ринулся коршун, паривший над садом. Он, наверно, унес бы меня в своих когтях. Но я смело вытащил кортик и, обороняясь, убежал под густой шпалерник. В другой раз я взобрался на свежую кротовью кучу и провалился по шею в нору. Чтобы объяснить, почему у меня испорчено платье, я выдумал какую-то небылицу, которую не стоит повторять. Как-то раз, гуляя в одиночестве по садовой
дорожке и вспоминая мою бедную Англию, я споткнулся о раковину улитки и сломал себе правую ногу.
Мне трудно сказать – удовольствие или же унижение испытывал я во время моих одиноких прогулок по саду. Даже самые маленькие птицы не выказывали никакого страха при виде меня. Они прыгали на расстоянии какого-нибудь ярда от меня и хватали червяков и букашек с таким спокойствием, словно вблизи никого не было. Как-то раз дрозд обнаглел до того, что выхватил у меня из рук кусок пирога, который Глюмдальклич дала мне на завтрак. Когда я пытался поймать какую-нибудь птичку, она смело поворачивалась ко мне и норовила клюнуть меня в пальцы, а затем как ни в чем не бывало продолжала охотиться за червяками или улитками. Но однажды я взял толстую дубинку и запустил ею изо всей силы в коноплянку. Удар пришелся так ловко, что птица повалилась замертво. Тогда я обеими руками схватил ее за шею и с торжеством побежал к нянюшке. Между тем птица, которая была только оглушена, пришла в себя и начала отчаянно биться у меня в руках. Она наносила мне крыльями такие удары по голове и туловищу, что я едва не выпустил ее. На выручку мне подоспел слуга, который свернул птице шею. На следующий день, по приказанию королевы, мне подали эту коноплянку на обед. Насколько могу припомнить, она была крупнее нашего лебедя.
Королева постоянно беспокоилась, не слишком ли я тоскую по родине, и пользовалась каждым удобным случаем, чтобы доставить мне какое-нибудь развлечение. Наслушавшись моих рассказов о морских путешествиях,
она как-то спросила меня, умею ли я обращаться с парусом и веслами, и не будет ли полезно для моего здоровья заняться греблей. Я отвечал, что хорошо правлю парусом и отлично гребу. В опасные минуты на корабле не приходится чваниться, и мне – врачу по профессии – не раз приходилось исполнять обязанности простого матроса. Но я решительно недоумевал: каким образом могло быть исполнено желание королевы? В этой стране самая маленькая лодка была не меньше нашего первоклассного военного корабля. А такую лодку, управлять которой было бы мне под силу, на любой здешней реке непременно унесет течением. Тогда ее величество сказала, что под моим руководством королевский столяр сумеет сделать мне подходящую лодку, а для катанья она прикажет устроить специальный бассейн. Столяр, весьма искусный мастер, в десять дней соорудил, по моим указаниям, игрушечную лодку со всеми снастями. Эта лодка могла свободно выдержать восемь европейцев. Когда лодка была окончена, королева пришла в такой восторг, что тотчас же понесла показать ее королю. Король приказал пустить ее для испытания в лохань с водой. Однако лохань оказалась слишком тесной, и я не мог действовать веслами. Но у королевы было другое на уме. Она приказала столяру сделать деревянное корыто в триста футов длины, пятьдесят ширины и восемь глубины. Для предохранения от течи это корыто хорошо просмолили и поставили на полу у стены одной из комнат дворца. В дне корыта был устроен кран для спуска застоявшейся воды, а двое слуг легко могли в полчаса наполнить его водой. В нем я часто занимался греблей как для собственного развлечения, так и желая доставить удовольствие королеве и ее фрейлинам, которых очень забавляли мое искусство и ловкость. Иногда я ставил парус, а дамы производили ветер своими веерами. Когда они уставали, то на мой парус дули пажи, а я, как настоящий моряк, искусно лавировал против ветра или шел в бейдевинд[19]. После катанья Глюмдальклич уносила лодку в свою комнату и вешала ее на гвоздь для просушки.
Раз во время этих упражнений случилось происшествие, едва не стоившее мне жизни. Когда паж опустил лодку в корыто, гувернантка Глюмдальклич любезно подняла меня, чтобы посадить в лодку. Но я как-то выскользнул у нее из пальцев и непременно упал бы на пол с высоты сорока футов. Только счастливая случайность спасла мне жизнь. При падении я зацепился за большую булавку в корсаже этой любезной дамы. Головка булавки прошла между рубашкой и поясом моих штанов, и я повис в воздухе. В эту минуту ко мне на помощь прибежала Глюмдальклич.
В другой раз слуга, на обязанности которого лежало каждые три дня менять воду в корыте, не заметил, что в ведро с водой попала огромная лягушка. Лягушка притаилась на дне корыта. Но едва я в своей лодке выплыл на середину, как она вскарабкалась в лодку и сильно накренила ее на одну сторону. Чтобы лодка не опрокинулась, мне пришлось налечь всей тяжестью тела на противоположный борт. Лягушка стала прыгать со скамейки на скамейку над моей головой, обдавая мое лицо и платье вонючей слизью. Она казалась мне самым безобразным животным, какое можно себе представить. Тем не менее я попросил Глюмдальклич предоставить мне самому разделаться с ней. Несколько хороших ударов веслом заставили ее наконец выскочить из лодки.
Но самым опасным из всех приключений, какие я пережил в этом королевстве, было приключение с обезьяной, принадлежавшей одному из служащих королевской кухни.
Глюмдальклич ушла куда-то по делу или в гости и заперла меня в своей комнате. Погода стояла жаркая, и окно комнаты было открыто, точно так же, как окна и дверь моего большого ящика. Я спокойно сидел у стола, погруженный в раздумье; внезапно я услышал, что кто-то вскочил через окно в комнату Глюмдальклич. Я очень испугался, но все же рискнул выглянуть из моего окошка.
Я увидел обезьяну: она резвилась и скакала по комнате. Наткнувшись на мой ящик, обезьяна принялась с большим любопытством рассматривать его, заглядывая во все окна и в дверь. При виде этого страшного животного я забился в самый дальний угол моей комнаты. Я так растерялся, что мне не пришло в голову спрятаться под кровать. Обезьяна скоро заметила меня. Гримасничая и урча, она просунула в дверь лапу и попыталась поймать меня. Напрасно я перебегал из угла в угол, стараясь ускользнуть от нее. Она очень ловко схватила меня за полу кафтана из прочной шелковой материи и вытащила наружу. Правой передней лапой она прижала меня к груди, подобно тому, как кормилица держит ребенка. Я сам видел у себя на родине, как обезьяны берут таким образом котят. Когда я попытался сопротивляться, она так сильно стиснула меня, что я счел более благоразумным покориться. По всей вероятности, она приняла меня за детеныша своей породы; по крайней мере, она нежно гладила меня по лицу свободной лапой. Шум отворяемой двери прервал эти ласки. Обезьяна мгновенно бросилась в окно, а оттуда полезла по водосточным трубам на крышу соседней постройки. В ту минуту, когда обезьяна уносила меня, я услышал крик Глюмдальклич. Бедная девочка едва не помешалась; весь дворец был поднят на ноги, слуги побежали за лестницами. Сотни людей сбежались на двор и глазели на обезьяну, усевшуюся на самом коньке крыши. Одной лапой она держала меня, как ребенка, а другой набивала мой рот яствами, которые вынимала из защечных мешков. Если я отказывался от этой пищи, она угощала меня тумаками. Стоявшая внизу челядь покатывалась со смеху, глядя на эту картину. Мне кажется, что этих людей нельзя очень осуждать за это. Зрелище бесспорно было очень забавным для всех, кроме меня. Кое-кто из толпы стал швырять в обезьяну камнями, надеясь прогнать ее с крыши. Но дворцовая полиция строго запретила это из опасения, чтобы какой-нибудь камень не попал в меня.
