Михаил Айзенберг - Ошибки в путеводителе
Любопытная Люся Улицкая ходила его слушать и вернулась разочарованная: «Бандит ненастоящий». Типаж действительно очень понятный и знакомый: фигурка ладная, личико подобранное, глазки цепкие, движения резкие. Такой мазурик бендеровский.
Устный пересказ своей биографии он закончил выводом: во всем жиды виноваты. «А в следующий раз…» – продолжила его слушательница (Анна Старобинец).
– Значит, был и следующий раз, – суховато уточнил я.
– Да, но он понял, что с нами надо как-то иначе, и это был уже как будто другой человек.
– Рассказывал про свою еврейскую маму, – пошутил я.
– Нет, про еврейскую бабушку.
– Вы шутите?
– Ничуть.
Боюсь, мы еще услышим о писателе Николае Лилине. Хотя итальянские слависты (а они там тоже присутствовали) очень хорошо понимают, с кем имеют дело. С ними у меня наблюдалась полная гармония душ, и, похоже, пора эмигрировать если не в Италию, то в итальянскую славистику. «А правда, что в советское время на вашей кухне проходили поэтические вечера?» – спросила молоденькая славистка. «Ну, не вечера, но стихи читали. А вы-то откуда это знаете?» – «В книге прочла» – «Что-что?» Есть, оказывается, книга какого-то исследователя советской культуры (Piretto), и там полстраницы про мою кухню.
А само выступление мое было в зале муниципалитета, довольно большом, человек на сто двадцать. Я думал, что придут человек десять, но зал был полон, кто-то даже стоял или сидел на полу. Правда, представляла (и переводила) меня Серена Витали, известная писательница и знаменитая переводчица, может, на нее и пришли. Слушатели идеальны: тихи как немцы, а на лицах итальянская оживленность.
Кстати, о выражении лиц и итальянской оживленности. На завершающем ужине в ресторане нас обслуживали три официанта – жгучие брюнеты с аккуратными бачками, в полосатых фартуках-жилетках. И у всех троих одинаковое – непроницаемое и надменное – выражение лиц, слегка меня раздражавшее. Я даже спросил у соседа: с чего бы это? «У них же сицилийский акцент», – объяснили мне. Объяснение не показалось мне исчерпывающим. «Ну, им сказали, что придут важные, знаменитые люди, и они так демонстрируют уважение: не позволяют себе ни одного лицевого движения». Но в конце вечера главный официант (с двойными бачками) пару раз слегка улыбнулся. Видно, потерял к нам уважение.
На открытии меня подвели к Марии Бродской, и я понял, что взгляд, не фиксируя впечатления, уже давно ее выделил: светлые волосы среди толпы брюнеток – и осанка. Мария извинилась за свой скованный русский – не так много практики. «С Иосифом в основном говорили по-английски». Хотя говорит она уж точно лучше меня.
– Вы не в обиде, что я внесла вас в список участников?
Вот уж, право, есть на что обижаться.
Касимов – Муром (2009)
В последний уикенд мы опять выезжали: в город Касимов, потом в Муром. Касимов город странный, как будто из мешка высыпанный. Бывать там, как выяснилось, необязательно. На краю татарская слободка вокруг мавзолея (текие) какого-то Шах-Али-хана.
Другое дело Муром. Главный символ города, конечно, Илья Муромец. На берегу Оки стоит ему памятник работы скульптора Клыкова, богатырь там с крестом и мечом в поднятой руке, а если б он ее опустил, она заканчивалась бы ниже колена. Оказалось, к нашему удивлению, что это не только былинный герой, но и реальное историческое лицо (так, по крайней мере, утверждают путеводители). В одном из монастырей находится его «гробница»: часть левой руки в раке, а та вмонтирована в деревянную скульптуру. Облик богатыря воссоздан по останкам местным судмедэкспертом по указанию лично т. Степашина (Счетная палата), теперешнего покровителя монастыря, а может, и всего города.
Дорога всегда предлагает что-то любопытное. Я уж не пишу про магазин «“Яблонька” Колбасные изделия» или поселок Шато-Лужки, никого уже этим не удивишь. Но вот по пути в Коломну, немного не доезжая до реки Вобля, такое вдруг видение: вдоль дороги столы километровой длины и полки с мелкой садовой скульптурой: гномы, нимфы, писающие мальчики. Рядом ни одного человека, ни продавцов, ни покупателей, а столы тянутся и тянутся, никак не кончатся. Уже стемнело, жалкие лампочки кое-где только усиливают тусклую неприглядность зрелища. Нет, невозможно такое описать, настолько это было дико, болезненно-нелепо. Почти пугающе.
Греция (2010)
Жили мы в основном в Северной Греции, в Македонии, а точнее, на Ситонии – среднем зубе трезубца Халкидики, в нескольких километрах от местечка Вурвуру – Варварской земли. Без машины не доберешься, но у наших друзей машина, по счастью, была. Дом прямо над морем, на большой высоте, но спускаться всего пять минут, подниматься – шесть. Спускаешься в маленькую бухту с песчаным пляжем, на котором обычно никого нет. Купались до завтрака.
На дорожке к дому разные растения встречают тебя каждое своим запахом: лаванда, розмарин, можжевельник, роза, мандарин, роза, лимон, роза. Роза есть роза роза (цитируя Гертруду Стайн). Окружающие оливы и сосны тоже ощущаются. Айва, инжир, виноград, пальмы, агавы и неведомые кусты с отчетливо сладким запахом. С пальм свисают проволочные крученые стебли с гроздьями плодов вроде оливок, но ярко-оранжевые.
Нагретый плитняк. Раздавленные оливки.
Под балконом терновник, дальше склон оливковой рощи, Эгейское море, мелкие острова, потом длинный остров. На горизонте гора Афон. Ее хорошо видно на восходе и ближе к закату, а днем она за легкой дымкой. Однажды на восходе красное солнце поднималось за тонким контуром Афона, потом зашло за длинное узкое облако и выбросило сноп лучей.
Носятся ласточки, нарушители спокойствия. Их гнезда влеплены в карниз прямо над нашим балконом.
На море в основном рыбачьи лодочки, но случались и дельфины. К вечеру основания гор высветлялись, что твой Хокусай, а несколько рюмок узо усиливали влияние луны и текучее свечение моря.
Кажется, я описываю рай. Так это и ощущалось.
Но наши беспокойные друзья не хотели сидеть на месте, садились в машину или брали моторный катер (я научился его запускать и водить, это оказалось проще простого), искали пляжи и места еще более красивые. Пляжи случались не хуже, более красивых мест не обнаружилось. Пляж напротив Вурвуру был точно получше нашего: с камнями очень сложной формы, у воды как лежбище каменных котиков, наверху выветренные и истонченные, похожие на черепа с глазницами.
В Вергине показывают царские македонские гробницы внутри холма. Сохранилась даже роспись: синие триглифы, красные пояски. На аттике одной из гробниц – сцена охоты с буровато-коричневым лесом, изображенным с некоторым учетом законов перспективы (что было для меня неожиданностью).
