Тим Северин - Дорогами Чингисхана
Постепенно ситуация изменилась к лучшему. В 1952 году умер Чойбалсан, правивший страной тринадцать лет диктатор-сталинист, и хотя его преемник Цэдэнбал также руководил в крайне авторитарном духе, Монголия начала, очень осторожно, допускать больше посетителей с Запада. Но старый уклад и подозрительное отношение сохранялись долго: прошло тридцать лет, а посещение страны все еще осуществлялось под официальным контролем. Туристы могли приезжать только группами, которые затем направлялись по заранее составленным маршрутам, где за посетителями неотступно присматривали экскурсоводы. Исключение составляли в основном богатые иностранные охотники, приносившие стране столь необходимую ей твердую валюту; их везли в горы, где в изобилии водятся дикие животные, и они отстреливали оленей, лосей, азиатских медведей, а также самого крупного в мире дикого барана — архара (барана Марко Поло), украшенного роскошными закрученными рогами. А возможности путешествовать по стране в частном порядке, самостоятельно выбирая маршруты, по-прежнему не было.
В 1987 году у меня появился шанс. ЮНЕСКО, комиссия ООН по вопросам образования, науки и культуры, объявила о начале масштабного международного проекта по изучению исторических шелковых путей, соединявших Восток и Запад. Замысел состоял в том, чтобы поддерживаемые ЮНЕСКО экспедиции прошли через весь континент. Северные маршруты шелковых путей проходили через Монголию, поэтому я начал готовить планы путешествия по следам средневекового китайского мудреца по имени Чан Чунь, которого в 1221 году из дома (жил он недалеко от Пекина) призвали предстать перед Чингисханом, единственным монголом, известным всему миру. Пешком, верхом и на повозках Чан Чунь проделал путь через всю Монголию, а затем до Самарканда и Гиндукуша.
Я представил мой проект в представительстве ЮНЕСКО в Париже, и он был одобрен, после чего я отослал документы в Улан-Батор и Пекин, чтобы получить разрешение китайских и монгольских властей… Но никакого ответа не последовало.
Через несколько месяцев меня совершенно неожиданно пригласили в качестве лектора для работы с небольшой группой туристов, отправлявшихся в культурно-ознакомительное путешествие из Лондона по Сибири, Монголии и Северному Китаю. Первоначально назначенный лектор заболел, и в последний момент в качестве замены выбрали меня, благодаря тому, что я, написав диссертацию на соответствующую тему в Оксфорде, владел историческим материалом. Для меня важно было то, что мне не нужно заниматься получением визы в Монголию, поскольку ее сделали для меня вместе со всей группой. Я поскорее отправил телеграмму в Монгольский национальный комитет по реализации проекта ЮНЕСКО «Шелковый путь» в Улан-Баторе, в которой сообщил о времени своего прибытия и отметил, что мне хотелось бы обсудить мой проект с уполномоченными лицами. И снова я не получил никакого ответа. И вот 11 сентября 1989 года, когда за нашей туристической группой в аэропорт Улан-Батора прибыл автобус Национальной туристической компании, я представился молодой переводчице, которая с нами работала, и, почти ни на что не надеясь, спросил, нет ли случайно каких-либо сообщений для меня. «Да, — ответила она, — завтра в десять утра вы прибудете на автобусе на главную площадь, и там вас встретят».
Нельзя сказать, что все прояснилось. Я совершенно не представлял, с кем мне предстоит встретиться и где, не знал даже, получили ли монголы мое обращение по поводу путешествия по пути Чан Чуня. Зато мне удалось заметить, что на приборной панели автобуса прикреплена безвкусно оформленная открытка, изображавшая Чингисхана верхом на боевом коне, во главе победоносного войска. А ведь последние тридцать лет, насколько мне было известно, никому в Монголии не дозволялось упоминать имя Чингисхана, чтобы не оскорбить этим советских товарищей. Было бы бестактно со стороны монголов напоминать своим русским наставникам о том, что в XIII веке войска Чингисхана и его преемников одержали победу над русскими в бою, разграбили Киев и почти триста лет владели обширной частью российских земель. Я знал, что все школьники в России многократно слышали о монгольском иге, периоде порабощения их страны, и что некоторые советские экономисты даже видят причины экономических неурядиц СССР в столетиях монгольского ига. Ходили слухи, что в Национальном музее Монголии наиболее славному периоду истории страны — эпохе возвышения Чингисхана — посвящен всего один маленький зал и что эту экспозицию показывают только иностранцам, а не монголам.
Как и другие слухи о Монголии, этот также оказался не совсем соответствующим действительности; как я обнаружил, все зависело от того, с кем общаешься и насколько собеседник предпочитает умалчивать какие-либо факты или раскрывать их не полностью. Мне предстояло встретиться с выдающимися монгольскими учеными, рассказавшими, что даже во времена, когда советское влияние ощущалось наиболее сильно, они тихо продолжали изучать историю Чингисхана, писали и защищали научные труды об эпохе империи. Опасно было, как они объяснили, слишком открыто сообщать о теме своего исследования. У тех, кто был осмотрителен, больших проблем не возникало. Но во времена, когда партийные идеологи искали «козлов отпущения», которых можно обвинить в отказе от идеалов и антисоциалистических взглядах, власти могли наброситься на всякого видного ученого или политика, осмелившегося почитать память Чингисхана.
Мне рассказали о широко известных в стране событиях 1962 года, когда в Монголии попытались реабилитировать Чингисхана, — слишком рано, как оказалось. На том месте, где, как принято считать, за 800 лет до того родился Чингисхан, был воздвигнут достаточно некрасивый памятник — белая стела высотой 36 футов (11 м) с нанесенным на нее грубым контурным портретом императора. Один весьма заслуженный член партии, входивший в состав Политбюро и являвшийся секретарем Центрального Комитета, по имени Томор-Очир, посетил церемонию открытия, что с его стороны было неблагоразумно. Вскоре после этого он был обвинен в инакомыслии, подвергся жесткой критике на страницах «Правды», исключен из Политбюро, смещен с должности и поставлен на незначительный пост вдали от столицы, а в конце концов вообще исключен из Монгольской коммунистической партии. Набор памятных марок, выпущенный к восьмисотой годовщине со дня рождения Чингисхана, был поспешно изъят из продажи (несколько экземпляров все же попали за границу и были скуплены коллекционерами). Сейчас, по прошествии двадцати восьми лет, так называемые ошибки Томор-Очира подверглись переоценке, он был реабилитирован и восстановлен в партии. Но реабилитация была посмертной — в начале 1980-х годов Томор-Очир был зарублен топором в собственной квартире, при невыясненных обстоятельствах.
