Жюль Верн - Школа робинзонов
Но могло ли такое случиться? Нет! Стоило только взглянуть на легендарного миллиардера, чтобы убедиться — такой человек никогда не отступит от принятого решения, особенно если дело касается финансовой репутации.
Это был высокий, сильный мужчина с крупной головой, широкими плечами и массивным телом. Ни перед кем он не опускал своего решительного взгляда. Его седеющая шевелюра была такой же пышной, как и в юные годы. Прямые складки, идущие от крыльев носа, образовывали почти геометрически правильный треугольник. Усы он брил. Подстриженная на американский манер бородка с проседью, очень густая на подбородке, доходила до уголков губ и тянулась к вискам, переходя в бакенбарды. Четко очерченный с тонкими губами рот иногда обнажал ровные белые зубы, но в данную минуту он был плотно сжат. Ничего не скажешь: голова командора, готового противостоять любой буре. Разыграйся битва на повышение цены — каждое движение этого человека, каждый кивок означали бы надбавку в сто тысяч долларов.
— Миллион двести тысяч долларов! Миллион двести тысяч долларов! — выкрикивал Дин Фелпорг, и в голосе его звенело ликование дельца, почувствовавшего наконец, что старается он не напрасно.
— Есть покупатель за миллион двести тысяч долларов! — повторял за ним Джинграс.
— Теперь можно набавлять без страха,— пробормотал трактирщик Окхерст,— все равно Кольдеруп не уступит.
На него зашикали. Раз дело дошло до надбавок, нужно соблюдать тишину. Все боялись пропустить какую-нибудь захватывающую подробность. Сердца учащенно бились. Осмелится ли кто выступить против Уильяма Кольдерупа? А тот взирал на аукционистов и на толпу с таким безразличием, будто дело его не касалось. Только стоявшие рядом могли заметить, как глаза миллионщика метали искры, словом, были похожи на два пистолета, заряженных долларами и готовых выстрелить в любой момент.
— Никто не дает больше? — крикнул Дин Фелпорг.
Все молчали.
— Раз!… Два!…
— Раз!… Два!…— продолжал Джинграс привычный диалог с главным аукционщиком.
— Итак, я присуждаю…
— Мы присуждаем…
— За миллион двести тысяч долларов!
— Все видели?… Все слышали?…
— Никто потом не будет раскаиваться?
— Остров Спенсер за миллион двести тысяч долларов!
Волнение публики росло. Сдавленная грудь каждого судорожно вздымалась и опускалась. Неужели в самую последнюю минуту кто-нибудь решится вступить в схватку?
Дин Фелпорг, вытянув правую руку над столом, размахивал молотком из слоновой кости. Один удар, один-единственный удар, и остров продан. Даже во время самосуда, который именуется в Америке судом Линча, толпа не бывает более возбужденной. Молоток медленно опустился, почти коснувшись стола, поднялся снова, на несколько мгновений застыл, дрожа в воздухе, точно рапира в руке фехтовальщика, готового сделать выпад, потом быстро опустился.
— Миллион триста тысяч долларов!
Раздался единодушный возглас изумления, а вслед за ним — ликующие крики. Желающий сделать надбавку все-таки нашелся! Итак, борьба продолжается. Но кто же тот смелый герой, вступивший в поединок с самим Уильямом Кольдерупом из Сан-Франциско?
Им оказался Таскинар из Стоктона.
Таскинар был не только очень богатым, но еще и очень толстым человеком: весил около двухсот килограммов и мог сидеть на стуле, лишь сделанном на заказ. Правда, на последнем конкурсе толстяков он завоевал вторую премию, но исключительно потому, что ему не дали закончить обед, отчего произошла потеря в весе не менее пяти килограммов.
Стоктон, в котором жил этот колосс,— один из самых больших городов Калифорнии, центр, куда свозится вся продукция с рудников Юга, тогда как в соперничающем с ним Сакраменто сосредоточена вся добыча рудников Севера. Там же, в Стоктоне, производится погрузка на суда почти всего калифорнийского хлеба.
Свое огромное состояние Таскинар нажил эксплуатацией рудников и торговлей хлебом, к тому же он был азартным, притом удачливым игроком в покер, заменяющем в Соединенных Штатах рулетку. Таскинар богател с каждым часом, но особыми человеческими достоинствами не отличался, и его, не в пример Кольдерупу, никто не назвал бы здесь «почтенным коммерсантом». Однако, как бывает нередко, злословили о нем больше, чем он того заслуживал. Впрочем, слухи о том, что Таскинар по малейшему поводу готов пустить в ход «деррингер» — калифорнийский револьвер, вовсе не были преувеличенными.
Таскинар ненавидел Уильяма Кольдерупа. Он завидовал его состоянию, положению в обществе и репутации. И при этом презирал миллионщика, как только толстый может презирать тощего. Не впервые коммерсант из Стоктона пытался взять верх над богачом из Сан-Франциско, пусть даже в ущерб своей выгоде. Кольдеруп прекрасно знал о том и всякий раз при встрече выказывал пренебрежение к толстяку, чтобы вывести его из равновесия. В частности, Таскинар не мог простить своему сопернику последнего успеха, когда тот буквально разгромил толстяка на выборах. Несмотря на все усилия, угрозы и даже клевету, не говоря уже о тысячах долларов, истраченных на доверенных лиц, в Совете Сакраменто заседал не он, Таскинар, а Уильям Кольдеруп.
И вот этот неудавшийся законодатель пронюхал, что Кольдеруп задумал приобрести необитаемый остров. По правде сказать, Спенсер был ему так же не нужен, как и его противнику. Но это не имело ни малейшего значения, ибо представлялся новый случай вступить в борьбу, сразиться, а может быть, и победить. Такого случая Таскинар упустить не мог.
Теперь читателю понятно, почему он оказался в то утро в зале аукциона, в толпе любопытных, и почему медлил, выжидая, пока соперник не увеличит и без того высокую цену?
И только в тот миг, когда Уильям Кольдеруп уже считал себя обладателем острова, Таскинар выкрикнул оглушительным голосом:
— Миллион триста тысяч долларов!
Все обернулись.
— Толстяк Таскинар! — раздались голоса в толпе.
Это имя переходило из уст в уста.
Еще бы! Ведь толстяк — известная персона, какой-то математик даже доказал с помощью дифференциальных вычислений, что масса Таскинара оказывает заметное влияние на массу спутника Земли и даже значительно нарушает лунную орбиту.
Но не комплекция стоктонца интересовала сейчас собравшихся на аукционе: все были взбудоражены, пытаясь угадать, на который из двух денежных мешков стоило делать ставку. Оба соперника чертовски богаты, и победа для них — вопрос самолюбия. После первого волнения в зале снова наступила такая тишина, что можно было услышать, как паук ткет свою паутину. Тягостное молчание нарушил возглас Дина Фелпорга: