Станислава Рамешова - Страна золотых пагод
Подобным субъективизмом страдает и пересказанная С. Рамешовой версия о возникновении нынешней бирманской столицы. Оказывается. Рангун появился здесь, а не в другом месте только потому, что людей влекла сюда тогда еще скромная, но уже знаменитая пагода Шведагон. В действительности же все было как раз наоборот. Людей привлекала в эти края плодородная дельта самой крупной в стране реки Иравади с ее благоприятными условиями для водной транспортировки товаров и удобным выходом в море. И лишь как следствие бурного освоения этого района одна из пагод на вершине холма Сингутар у поселения Дагон (в дальнейшем — Рангун) стала приобретать известность, достраиваться, облачаться в золото и обрастать легендами. Однако прозаическая истина, заключающаяся в том, что не люди селятся у пагод, а пагоды появляются там, где живут люди, видимо, не устраивала хронистов, и они принесли ее в жертву своей вере. Кстати, Рангун и Янгоун, упомянутые в книге как два разных названия бирманской столицы, на самом деле являются двумя вариантами транскрипции одного и того же слова — соответственно калька с его традиционного английского и бирманского произношений.
Еще более рискованно без соответствующей подготовки говорить с бирманцами о буддизме, как это делает С. Рамешова. Эта тема заслуживает особого рассмотрения. Среди единичных бирманских исследователей, рискнувших в условиях почти тотальной религиозности объективно взглянуть на господствующий в стране буддизм, безусловно, выделяется бывший ректор Рангунского университета, ныне покойный профессор Маун Тхин Аун. К чести С. Рамешовой, работа этого ученого «Народные элементы в бирманском буддизме» была использована в ее рукописи. Однако в числе других ее информантов по данному вопросу преобладают либо изощренные теологи из Международного медитационного центра в Рангуне, охотно пользующиеся случаем дать свою пропагандистскую трактовку буддизма, либо глубоко религиозные, но слабо представляющие себе философскую догматику буддизма, так называемые рядовые верующие из ее повседневного окружения — шофер, хозяйка арендуемого дома, случайный читатель в библиотеке и т. п. Всех этих лиц объединяет твердая приверженность религиозной доктрине, поэтому ждать от них критического анализа ее содержания не приходится. Вместо этого чаще всего можно услышать стандартные заявления о том, что главной чертой буддизма является доброжелательность, терпимость к иноверцам. Одновременно по каждому случаю вам могут предложить массу разноречивых легенд, в том числе и вымысел о «золотой лодочке в подземелье пагоды Шведагон», который фигурирует в пересказе С. Рамешовой. Сентиментализм, наивный романтизм и религиозная экзальтация — вот основные характеристики бирманского буддизма, которые можно получить главным образом устным путем. Что касается печатной продукции, то здесь вас ожидает широкий спектр пропагандистских изысканий, начинающийся с переводов «подлинных» проповедей и изречений Будды и кончающийся их трактовкой в свете прикладной математики, современной психофизиологии, микробиологии и атомной физики. Можно встретить и явно политические опусы, в которых буддизм даже отождествляется с марксизмом или, наоборот, противопоставляется ему. Разобраться в таком разнородном информационном потоке порой весьма непросто даже для опытного религиоведа. Поэтому не удивительно, что в работе С. Рамешовой, искренне воспринимающей воодушевленные разъяснения верующих бирманцев по интересующим ее вопросам, невольно проскальзывают реверансы в адрес буддизма.
Для более обстоятельной беседы на тему о религиозной ситуации в Бирме целесообразно вернуться к самому названию книги — «Страна золотых пагод», которое выбрано автором отнюдь не случайно. Подобно многим другим народам, бирманцы золотят наиболее почитаемые у них культурные ценности. Таковыми здесь считаются прежде всего предметы и объекты буддийского культа, в том числе пагоды, где этот культ чаще всего отправляется. В отличие, например, от японских и китайских бирманские пагоды представляют собой разновидность древнеиндийских и сингальских кирпично-каменных ступ, увенчанных драгоценными шпилями — «зонтиками», которые своей пышностью однозначно символизируют в понятной для простых верующих системе ценностей превосходство небесных «обителей счастья» перед земным «бренным бытием». Бирманские пагоды, как правило, не имеют строго фиксированных размеров, форм и внутренних помещений, но якобы обязательно хранят в своей кладке те или иные священные реликвии (мощи святых и т. п.). Строительство таких сакральных сооружений издавна считалось в Бирме одной из высших буддийских заслуг, а религиозный пыл бирманцев был столь велик, что за десять веков своей государственности они окружили себя несметным количеством больших и малых пагод, обогнав в этом отношении практически всех буддистов мира.
Но дело не только в количественной стороне вопроса. Буддизм в современной Бирме, особенно в сельской местности, — это не просто дань традиции и не просто религия, а образ жизни и мышления миллионов людей. Лозунг времен национально-освободительного движения против английских колонизаторов — «Быть бирманцем — значит быть буддистом» до сих пор не утратил своего значения. Корни бирманского языка, поэзии, прозы, танца, песни, театра, морали, права и даже государственности непосредственно ассоциируются у местного населения с буддизмом. Поэтому сегодня по существу ни одно из течений в культурной жизни страны не противопоставляет себя буддийскому наследию. И это вполне понятно в условиях, когда около 90 % бирманцев называют себя буддистами.
В обязательный конфессиональный минимум рядового верующего входит почитание «трех жемчужин» — Будды, его учения (дхаммы) и монашеской общины (сангхи); знание «трех благородных истин» — аничча (всеобщая изменчивость), дукха (всеобщее страдание), анатта (всеобщая обезличенность); усвоение буддийской космографии, основных фрагментов жизнеописания Будды, цитирование некоторых сутр (проповедей) и заклинаний, соблюдение буддийских заповедей и буддийского поста. Независимо от образованности и социального положения бирманцы охотно берутся обсуждать отдельные положения буддийской метафизики. И как бы низок ни был уровень таких дискуссий, религиозный энтузиазм их участников очевиден.
С самых ранних лет детям прививается сознание необходимости накопления буддийских морально-этических заслуг, от которых, как верят, зависит качество будущего перерождения. При этом одним из основных благодеяний считается подношение монахам, ибо последние до сих пор относятся в Бирме к наиболее почитаемой части населения. Трудно представить себе сельского или городского жителя, который отказал бы монаху в подаянии. Но если тот откажется принять пожертвование, это будет равносильно проклятию. Особенно заметна роль буддийского монашества в отдаленных деревнях, где дефицит государственных преподавательских, медицинских, юридических и других кадров дает возможность тому или иному относительно просвещенному монаху одновременно выступать в качестве учителя, врача, судьи, свидетеля и тому подобного как представителю сангхи, остающейся признанным «коллективным носителем высшей мудрости».
