Борис Громов - Поход «Седова»
В качестве метеоролога, человека, который будет следить за погодой, послали молодого ученого Ленинградской обсерватории — Шашковского, также зимовавшего на Новой Земле. Врачом поехал доктор Георгиевский, который в своем лице будет представлять самую северную коммунистическую ячейку в мире. Поваром поехал Знахарев, служителем при собаках — Алексин и механиком-мотористом для обслуживания радиодвигателя — Муров.
Особым почетом среди них пользуется наркомпочтель Земли Франца Иосифа — веселый, жизнерадостный радист Кренкель, также много раз проводивший зимовку на крайнем севере.
Это он будет в долгую полярную ночь, в маленькой комнатушке, у радиоаппарата жадно ловить обрывки новостей с далекой родины. Это он будет твердой рукой уверенно выстукивать загадочные «точки, тире», которые потом здесь в СССР превратятся в широкую информацию об их жизни, успехах и достижениях. Ведь, от этого человека зависит связь с родиной и семьями. В бесконечно длинную ночь он будет нащупывать Архангельск, Москву, устанавливая постоянный контакт с берегом.
Что заставляет людей на долгие месяцы бросить семью, уют, отрешиться от общественной жизни?
Юрий Шашковский ответил:
— Новичка манит Арктика своей северной природой, приключениями. А мы — люди, больные севером. Кто здесь хоть раз побывал, тот на всю жизнь заражен. Кончается зимовка, с трепетом ждешь возвращения домой, а уж через полгода тебя начинает болезненно тянуть обратно, туда, где пришлось перенести массу лишений, а порой и голод. Тяжела, трудна жизнь в Арктике. Но сознание, что вносишь свою скромную лепту в дело огромного культурного значения — бодрит, вселяет энергию и силу, заставляет смело смотреть в глаза будущему.
Советское правительство, отправляя семерых смельчаков на зимовку, вполне понятно, приняло все меры к предоставлению им максимальных удобств и возможного комфорта.
Мы погрузили на ледокол бревна для будущего вместительного дома на 13 комнат, лесоматериал для бани и кладовой. Зимовщикам передано 4000 томов различных книг, запас продовольствия, из расчета на три года, большое количество теплого белья, специальной полярной одежды, много игр, граммофон, балалайки, фотографические аппараты и т. д.
Словом, сделано все, чтобы как-нибудь скрасить долгую и нудную полярную ночь.
«СЕДОВ» ВЫШЕЛ В БЕЛОЕ МОРЕ
20 июля наш ледокол выходил в далекую «полярную экспедицию на Землю Франца Иосифа.
Вылощенный, очищенный от ржавчины, ярко блестя медными частями, расцвеченный флагами, он гордо отшвартовался (отплыл) от набережной Архангельска, провожаемый тысячной толпой и оркестрами. С берега неслось «ура», с палубы матросы в последний раз махали платками и шапками, прощаясь с дорогими и близкими людьми.
Что ждет впереди? Вернемся ли обратно? Возможно, коварные льды затрут нашего гиганта, и тогда нам придется, в больших лишениях провести полярную зиму.
Идем медленно. Северная Двина неглубока, ее дно изобилует большими отмелями. Проходим зверобойное судно «Альбатрос», с которого несутся подозрительные запахи испортившегося тюленьего жира, и белоснежную, изящную яхточку «Браганца», участвовавшую в прошлом году в поисках Нобиле, а теперь купленную нами у Норвегии.
Проходим Саламбалу — кусочек Голландии в миниатюре. Через весь большой остров течет мутная речонка — главная улица рабочего поселка, забитая шлюпками, плотами и парусниками. Здесь дома начинаются сразу со второго этажа, так как весной, во время разлива Двины, вода поднимается на высоту в несколько метров. Юркие, подвижные ребятишки целыми днями дрызгаются в мути, раз’езжают на самодельных лодчонках — словом, чувствуют себя на воде, как дома.
Мимо проходят последние строеньица, несколько крупных лесозаводов, ярко-зеленые островки, и, наконец, мы в Белом море.
У красно-бурого, вылинявшего от времени, пловучего маяка высадили лоцмана, который провожал ледокол по извилистой реке.
На верхнем мостике «Седова» появился общий любимец, один из лучших ледовых капитанов — Воронин. Широкоплечий, с добрыми, всегда веселыми глазами, как ловко он умел метким словом подбодрить начинавших унывать товарищей.
— Право, на борт! — несется с капитанского мостика.
— Есть! — быстро отвечает вахтенный штурман.
— Есть, право на борт! — долетает ответ из застекленного помещения рубки (помещение для управления рулем), где сухопарый матрос уже разворачивает тяжелое колесо штурвала.
Мы идем вдоль восточного берега Белого моря, вдоль зеленой ленты хвойных лесов, мимо небольших поморских рыбачьих деревушек. Но уже вскоре меняем направление и отходим к противоположному берегу — к Кольскому полуострову.
У Сосновицкого маяка пересекаем Полярный круг и выходим в Ледовитый океан. Исчезла неприветливая тундра безлюдного полуострова, белые пятна нерастаявшего прошлогоднего снега. Земли больше нет. Кругом — вода, вода…
Нас, участников экспедиции, расселяют по каютам. Свободных помещений на ледоколе мало. Поэтому большинство попадает в трюм, где из досок наскоро сколотили временные каюты. Перетаскиваем тяжелые чемоданы с пожитками, раскладываем вещи, словом, приготовляемся к большому и длительному путешествию.
— Товарищи, — заявляет нам боцман (старший матрос), — надо ждать шторма. Как только будут волны, сейчас же следует накрепко задраить (завинтить) иллюминаторы. Иначе вся каюта будет полна воды.
Большинство из нас — новички. Многие первый раз на море. Поэтому уже слово «шторм» начинает наводить панику. Бежим к капитану узнать, что нас ждет впереди.
— Да, ребятки, придется вам получить первое морское крещение, штормяга будет солидный. Ну, да не унывайте. Авось, ветер скоро окончится, и тогда мы пойдем по спокойной воде.
На палубе матросы поспешно закрывают брезентами люки, накрепко канатами завязывают бревна и бочки. Ледокол приготовился к бою.
ПЕРВЫЙ ШТОРМ
Мы летим в открытом, бурливом океане. Тяжелые свинцовые облака свесились с неба. Широкие валы, огромные водяные горы неожиданно вырастают перед носом судна. Ледокол то зарывается в белоснежную пену, то тяжело взлетает высоко вверх. Весь горизонт заполнен отвесными грядами волн, с блестящими барашками на гребнях.
Вы представляете себе, что такое шторм в море?
Ну, прежде всего, надо вам сказать, что вы оказываетесь совершенно беспомощными, чувствуете, что бороться со стихией нет сил и что ничего лучшего не остается, как положиться на «волю волн».
Покорно, безропотно, с каким-то отупением переносите вы приступы морской болезни, причем все рекомендованные вам на берегу «патентованные» средства, как-то: лимон, сельтерская вода, оказываются не в состоянии помочь вашему горю. Человек пьянеет, хотя он, может быть, и ярый враг алкоголя. Шатаясь, ударяясь о перегородки, теряя равновесие, нескладно ковыляя ногами, которые вдруг неожиданно одеревянели, пробираетесь по длинным коридорам к каюте, чтобы немедленно лечь на койку, обвязать себя для крепости веревкой и попробовать задремать.
