Генри Мортон - По стопам Господа
Глава первая
Иерусалим: в Гефсиманском саду
Описывает путешествие в Святую Землю и впечатления от Иерусалима. Я посещаю Гроб Господень, Елеонскую гору и Гефсиманский сад.
1Когда начинает заходить солнце, на Египет опускается тишина. Водные каналы, пересекающие поля, приобретают цвет крови, затем становятся ярко-желтыми, постепенно переходя к серебристому тону. Пальмы кажутся вырезанными из черной бумаги и приклеенными к раскаленному небу. Коричневые ястребы, весь день парившие над сахарным тростником и зреющей пшеницей, уже не видны, и одна за другой загораются над песчаными дюнами звезды, замирающие над четко очерченными контурами финиковых пальм.
Именно этот момент навечно остается в памяти как образ Египта, тот момент, когда день уже закончился, а ночь еще не расправила крылья, странное межвременье, в величественном молчании которого сама земля словно слушает послание небес. Умирает яростный день, песок теряет накопленный жар, и предметы занимают все меньше места, лишаясь теней.
В такой тишине я ступил на борт лодки на Суэцком канале. С весел стекала красная вода, но не успели мы еще пересечь узкую полосу, отделявшую от нас Эль-Кантару, как вода стала серебристой, а на морской глади засияло отражение луны. Маленькая станция среди песчаных дюн была тихой и пустынной. Лунный свет отливал на рельсах, тянувшихся к северу через Синайскую пустыню в Палестину, а вокруг царил зеленоватый сумрак и покой, поднимавшийся вверх, к самым звездам. Кантара по-арабски означает «мост». Задолго до той поры, когда появились первые письменные свидетельства, это место служило перекрестком дорог между Египтом и Палестиной, это была узкая песчаная полоса, по которой караваны могли, не замочив ног, преодолеть расстояние между озерами Мензале и Тимса. Иосиф прошел этим путем, когда его уводили в Египет. По этой дороге Святое Семейство бежало от гнева Ирода.
Минуты превращались в часы, пока я ждал поезд до Иерусалима. Но мне нравилось это ожидание, позволявшее вслушиваться в ночные звуки, отдаленный лай собак в пустыне, резкие и грубые крики верблюдов, устроившихся в лунном свете на станционном дворе, подогнув колени и опустившись на них всем телом. Семь дней в море были забыты. Казалось, каким-то магическим образом я перенесся прямиком из холодного английского января в этот странный зеленый свет на краю пустыни. Было так чудесно стоять в Эль-Кантаре и ждать поезда в Иудею, и я подумал, что когда утрачу эту способность удивляться, надо будет прекратить странствия по миру.
Появившийся поезд долго медлил на станции, словно набираясь храбрости, чтобы отправиться в путь ночью через пески. Затем он покинул Эль-Кантару и двинулся вперед в лунном свете.
2Солнце еще не взошло. Поезд отстукивал ритм по ровной долине, смутно напоминавшей мне заболоченные равнины Линкольншира. Я чувствовал усталость, глаза и одежда были засыпаны песком, попадавшим сквозь щели внутрь вагонов, пока мы ночью пересекали пустыню. В некотором отдалении слева можно было различить силуэты песчаных дюн, а за ними мрачноватую, стальную полосу Средиземного моря.
Путешествие на поезде сквозь неизвестную страну в предрассветном сумраке напоминало ночной кошмар. Хотелось остановиться, чтобы осознать реальность полупонятных объектов за окном, убедиться, что передо мной камень, а не человек и наоборот; но поезд неумолимо увлекал дальше, словно во сне, и я оставался инертным, заинтригованным, но не удовлетворенным.
Земля иссушенного цвета выглядела зловещей и мертвой. В ней не было ничего от «прекрасного Востока». Редкие арабы, стоявшие в стороне от дороги, с головами, обмотанными белой тканью, могли показаться выжившими жертвами катастрофы. Они безразлично смотрели на проходящий поезд, сжимая в руках веревки, которыми удерживали грязных и явно недовольных верблюдов, вечно хранивших на лицах то менторское выражение, которое напоминает путешественнику о ворчливой викторианской тетушке. Но встречались и неожиданно волнующие моменты. Когда мы ехали по высокой набережной, словно поднявшись к небу, я заметил группу нагруженных верблюдов, медленно бредущих в предутреннем свете. И в это короткое мгновение, прежде чем поезд прошел дальше, я понял, что ощутил самый дух этого древнего пути: ведь железная дорога в Иерусалим, проложенная войсками Алленби, повторяла вековой маршрут. Она следовала старинному караванному пути из Египта и в Египет, и именно по этой дороге Иосиф был уведен в рабство. Именно по ней первый еврейский финансист Соломон посылал сандаловое дерево и специи на рынки Мемфиса. Эта дорога вела ко всем известным странам того мира: в Дамаск на севере, в пустынный город Петра на востоке, в Египет на юге.
На той же набережной я увидел нескольких арабов, кутавшихся от холода. Сначала я заметил осла, на спине которого сидела женщина с ребенком, а следом шагал мужчина. И тут я снова вспомнил, что именно этой дорогой Иосиф и Мария с Младенцем бежали в Египет.
Мы подъехали к станции, и я с волнением прочитал название «Газа». Мы двинулись дальше, и я увидел на востоке какие-то перемены в обстановке. Белый ослепительный свет разливался по небу. Мне показалось, что нечто приближается к нам с огромной скоростью, словно там была могучая армия, состоявшая из колесниц и всадников. Световые мечи рассекали пространство снизу вверх, поддевая облака и превращая их в розовые и золотые знамена. Затем в воздухе появилось оранжевое свечение, солнце во всеоружии поднималось в небо; оно было теплым, и мертвая земля внезапно ярко и даже яростно ожила. Ослы, стоявшие на каменистых полях, вытягивали шеи и обнажали зубы, приветствуя наступление нового дня, петухи взгромоздились на крыши глинобитных домов, чтобы прокричать свои утренние возгласы, босоногие женщины с коричневыми лицами склонялись над маленькими очагами, дети, обнаженные животы которых блестели на солнце, стояли в тени оливковых деревьев, а из деревень, сгрудившихся вокруг кривых грушевых стволов, пастухи выгоняли стада на пастбища.
В нескольких милях слева засверкали в солнечных лучах песчаные дюны, а в их просветах — голубая линия моря. Я встал и вытянул шею, но ничего не смог разглядеть, хотя знал, что где-то в этих дюнах лежит то, что осталось от Аскалона. «Не рассказывайте в Гефе, не возвещайте на улицах Аскалона»2. «Там раздаются звуки торговли, позвякивание шекелей, которое слышится в самом имени города», — утверждал Джордж Адам Смит, и нет сомнения, что улицы Аскалона были темными базарами, на которых самый тихий шепот мгновенно разносился повсюду.
