Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
И вот еще о чем хотелось бы предварительно упомянуть: профессия японоведа никогда не рассматривалась мной как личное занятие, оторванное от практических задач нашей страны. В моем сознании изучение Японии всегда увязывалось с защитой национальных интересов Родины, будь то бывший социалистический Советской Союз или нынешняя "рыночная" Россия. Во всех написанных мною ранее статьях и книгах эти интересы были всегда превыше всего прочего. Этим принципом я руководствуюсь и по сей день. В то же время я убежден, что зрелый специалист-японовед не должен в своих публикациях слепо повторять установки мидовских чиновников, если они ошибочны. В таких случаях его долг - руководствоваться своими собственными понятиями о национальных интересах страны. Конечно, так думают сегодня не все мои коллеги-японоведы и со многими из них у меня возникают разногласия по отдельным вопросам взаимоотношений России с Японией.
Наверняка и среди предполагаемых читателей моих воспоминаний найдутся люди с иными, чем у меня, взглядами. Ведь известно, что даже в российском МИДе есть влиятельные лица, готовые "укреплять добрососедство" с Японией путем односторонних уступок России японским территориальным домогательствам. Я, правда, не встречал людей со столь странным менталитетом ни среди японцев, ни среди американцев, но среди наших соотечественников их появилось почему-то немало в последние годы. Не исключаю поэтому, что и некоторые из читателей этой книги могут не согласиться с моими взглядами на прошлое и настоящее отношений России с Японией, а также с моими отзывами о некоторых российских японоведах и дипломатах. Но мемуары - это прежде всего воспоминания личного характера, и избежать в них проявления собственных эмоций и субъективных суждений невозможно. Такова уж особенность этого жанра!
Надеюсь все-таки на то, что мои заметки о делах минувших лет послужат стимулом для написания нашими молодыми японоведами более обстоятельных и более взвешенных книг и статей по затронутым мною, но отнюдь не исчерпанным до конца вопросам.
Часть I
О СОВЕТСКИХ ЯПОНОВЕДАХ
ПЕРВОГО И ВТОРОГО ПОКОЛЕНИЙ
(1944-1957)
Глава 1
ЯПОНОВЕДЫ МОСКОВСКОГО ИНСТИТУТА
ВОСТОКОВЕДЕНИЯ В 40-х ГОДАХ
Преподаватели-японоведы
наши учителя и воспитатели
В первые годы Отечественной войны изучение Японии и японского языка в гражданских высших учебных заведениях Москвы временно было прервано. Большинство мужчин-японоведов призывного возраста направилось в армию. Часть из них служила затем на Дальнем Востоке. Другие же оказались в рядах воинских частей, ведших борьбу с гитлеровской армией. Некоторые специалисты, владевшие японским языком, покинули Москву в связи с эвакуацией их учреждений в глубинные районы Советского Союза. Те же, кто по возрасту или по состоянию здоровья не был призван в армию и остался в Москве, переключились на другие занятия.
Центрами изучения Японии были в те годы военные учреждения, большая часть которых находилась на Дальнем Востоке или в Сибири и Средней Азии. Там вели преподавательскую, референтскую, разведовательную, переводческую и пропагандистскую работу такие специалисты по Японии как Б. Г. Сапожников, С. Л. Будкевич, Н. П. Капул, Г. К. Меклер, А. А. Пашковский, Г. И. Подпалова и многие другие. Здесь я упомянул фамилии лишь знакомых мне лично японоведов старшего поколения. Но было тогда среди военнослужащихдальневосточников большое число знатоков японского языка, с которыми судьба меня так и не свела. Их имена и фамилии следовало бы также помнить нынешнему поколению японоведов. Кстати сказать, добрые упоминания о многих из них содержатся в статьях Б. Г. Сапожникова, опубликованных в книге, посвященной светлой памяти советских востоковедов-участников Великой Отечественной войны1.
Однако уже в 1943 году, после разгрома гитлеровцев под Сталинградом и на Курской дуге, в Москве возобновил работу Московский Институт востоковедения, преподаватели и студенты которого некоторое время находились в эвакуации в городе Фергане. Тогда же по указанию главы наркомата иностранных дел СССР В. М. Молотова было значительно увеличено по сравнению с довоенным периодом число студентов, изучавших восточные языки, и в том числе японский язык. Судя по всему, руководители названного наркомата смотрели далеко вперед и уже в тот момент думали о тех задачах внешней политики нашей страны, которые предстояло решать в период после победы над мировым фашизмом. Причем внимание уделялось не только Западу, но и Востоку, ибо предполагалось резкое возрастание потребности в специалистах-знатоках соседних с Советским Союзом стран Востока, включая Китай, Японию, Корею и Монголию. С учетом дальнейших потребностей МИДа и других государственных ведомств при приеме студентов-первокурсников предпочтение отдавалось лицам мужского пола. Особыми льготами при поступлении в институт пользовались абитуриенты-фронтовики, вернувшиеся в тыл в связи с ранениями. Они как правило были старше других юношей по возрасту и проявляли более ответственное отношение к учебе и большую целеустремленность, хотя подчас длительный отрыв от учебных занятий и пережитые на фронте нервные стрессы отрицательно сказывались у некоторых из них на способности к быстрому усвоению иностранных языков. В этом отношении "желторотые" юнцы - вчерашние школьники нередко опережали их в учебе, по крайней мере на первых порах.
Московский институт востоковедения (сокращенно - МИВ), располагался в Ростокинском проезде на краю Сокольнического парка в четырехэтажном кирпичном здании, принадлежавшем до войны институту философии, литературы и истории, более известному в сокращенном названии: ИФЛИ.
Добираться до института было далековато: сначала на метро до конечной станции "Сокольники", а затем несколько остановок на трамвае. Институтское здание соседствовало с деревянными одноэтажными домиками скорее дачного, чем городского типа, обнесенными дощатыми заборами. С тыльной стороны здания протекала речка Яуза, по берегам которой лепились огороды, пустыри и мусорные кучи. Само здание столь же мало впечатляло, как и окружающий его пейзаж: старый кирпичный дом с тесными комнатками и с поношенной мебелью. Когда летом 1944 года я впервые вошел в двери этого дома, то, как помнится, в душу закралось сомнение: "Неужели отсюда, из такого неухоженного, невзрачного помещения, и начинается заманчивый путь в дальние и сказочно живописные страны Востока?"
Вступительные экзамены в МИВ в 1944 году принимались у абитуриентов довольно либерально, и были сданы мною на все пятерки. В своем заявлении о приеме я просил зачислить меня на японское отделение. Почему? Да потому, что Япония казалась мне и загадочной, и опасной, и в то же время экзотической страной. Причем такой страной, которая требовала к себе особого внимания хотя бы уже потому, что в 1944 году ее армии оккупировали и Китай и многие страны Тихого океана, обнаруживая способность наносить тяжелые удары по военной мощи США и Великобритании. Вспоминались при этом и прочтенные незадолго до того романы наших писателей-соотечественников А. Новикова-Прибоя "Цусима" и А. Степанова "Порт-Артур", оставившие в моей памяти чувство горечи за наши поражения в русско-японской войне вместе с недоуменным вопросом: "Как же смогли эти япошки так разгромить русскую армию?!"
