Неизвестен Автор - По водным просторам
Тракт проложен в пойме Катуни, на протяжении полутораста километров идет правым берегом реки, только возле Усть-Семы пересаливает на левый берег Катуни и, отдаляясь от реки, бежит через высокий Семинский перевал. С этого перевала в ясный летний день виден почти весь горный Алтай, включая и вершину Белухи, в ослепительно сверкающем ледовом панцыре. Более того, с перевала видны и многие районы степного Алтая.
Третья большая река Алтая, которую мне довелось повкдать,- Чарыш.
Чарыш короче Катуни, длиннее Бии. Но характер этой рекп совсем иной, чем у двух ее сестер. Она начинается в восточной части горного Алтая, течет бурно, но большой рекой становится только по выходе из предгорий, идет в степных районах и на большом протяжении (до впадения в Обь между Бийском и Барнаулом) вовсе не знает порогов.
Даже в тридцати километрах от Курьииского зерносовхоза, где только начинается среднее течение, Чарыш идет не быстрее Камы и очень напоминает знакомые нам реки средней полосы России.
Вода чуть мутна, как и в реках Подмосковья. По берегам - камыши, лоза, тальник. И только крупная галька на отмелях как бы говорит о том, что, беснуясь по весне, река тащит с гор и шлифует на пути куски гранита, кварца и порфира, выхваченные из скал в верховьях.
Рыбы, обитающие в Чарыше, знакомы каждому рыболову:
щука, язь, окунь, плотва, красноперка, елец, пескарь.
Но не за ними ехал я на Чарыш. И мне удалось повидать рыбку, которой гордятся алтайские рыбаки. Это - нельма.
Первый же рыбак, встретившийся мне на берегу Чарыша, древний дед Александр Трусов поглядел на мою снасть н сказал мечтательно:
- Вот вчсрась язя поймал. Добрая рыбина - килограмма на два. Съел его, а сам все думаю: ведь пирог-то с нельмой лучше, его ни с чем не сравнишь! Солодка нельма, жирна, во рту тает.
Э, да что говорить! Помотай, помотай блесной, может какая и сядет, хоть и не время еще: рыба пойдет у нас, когда внук недели дое-трн в школе проучится. В сентябре, в конце...
Я стоял на левом берегу Чарыша, где закрытая огромными тополями широко раскинулась деревня Трусово, старое русское поселение.
Мой берег был пологим, н по нему в половодье мчалась такая масса воды, что вековые тополя чуть не скрывались с верхушками. А на правом берегу, чуть выше деревни, горбились две сопки, которые тут зовутся булками. Эти булки местами теснились над самой водой и отдаленно напоминали скальный пейзаж на Бии, когда она только что заканчивает бег в горах.
Почти против деревни левый берег разрезала длинная и очень глубокая старица. Но в те места, которые казались особенно заманчивыми, потому что река там сжималась булками и в черном омуте, неподалеку от основной струи, виднелись всплески крупной рыбы, нельзя было попасть без лодки.
Я хотел было обратиться за помощью к старому рыбаку Трусову, который так аппетитно рассказывал о пироге с нельмой. Но он сам сказал мне:
- Перевезу тебя вон на тот мыс. Отрыбачишь - кликни.
И утром лодку возьмешь, вижу, как глаза-то у тебя горят. Рыбак, видать, товарищ, одним словом.
И мы покатили через старицу па утлом, вертком суденышке с маленьким, как солдатская лопата, кормовым веслом.
И вот - первый вечер на Чарыше!
По воде всюду сновали ельцы, охотясь за мошкарой. Возле камышей кипела вода: это гоняли мальков окуни. А в омуте, на границе основной струи, изредка обнаруживала себя какая-то крупная рыба, похожая с первого взгляда на язя. Над водой показывалась то спинка, то голова, то серебристый бок. Но плавники казались синими, а не оранжевыми, как у язя.
Река была довольно широкая, и у меня не хватало ни сил, ни умения забросить блесну за струю, шедшую в середине фарватера, хотя по всем данным я посылал приманку метров на шестьдесят-семьдесят.
Утомился я основательно, но поклевки не было. И лишь когда стал собираться домой, что-то толкнуло блесну. Удар показался знакомым, и я не очень удивился тому, что на тройнике большой блесны шел ко мне маленький окунь...
Колхозный кузнец Иван Трусов, племянник деда Александра, приютивший меня в своем доме, оказался страстным рыбаком в душе. Ему очень захотелось поглядеть, как ловят рыбу на спиннинг, и он решил поехать утром со мной на Чарыш. Это было как нельзя кстати, потому что в лодчонке деда Александра одному управляться нелегко.
Чарыш туманился, солнце еще было за далеким горным хребтом, когда мы поднялись выше деревни на два километра и стали на омуте под перекатом, близко от струи.
Нельма уже играла. Одна из рыбин выскочила головой против струи, и метровое ее тело, как торпеда, через миг скрылось под водой.
- Давайте! - шепнул Иван, и я тотчас же сделал первый заброс, по старой привычке посылая блесну сначала влево, затем против себя, потом вправо, словом - веером. И всякий раз я старался пересечь струю под углом, чтооы захватить и отмель левого берега, и провести блесну по глубине, невдалеке от лодки.
Забросе на десятом рыба очень мягко, без толчка, схватила блесну и повела влево. Я удивился, что тянет она так спокойно и даже легко и что пет нужды сдавать шнур. Оказалось, что Иван забыл про все на свете; зажав весло в коленях, не сводил глаз с лески, и рыба разворачивала наше суденышко по оси.
- Держи лодку! - сказал я и' вывел Ивана из оцепенения, которое могло испортить нам все дело.
Лодка остановилась. Я подматывал леску, и рыба шла довольно послушно. Метрах в семи от лодки мы увидали ее почти на поверхности. Вероятно, заметив нас, она шарахнулась в сторону. Я отпустил шнур, но было уже поздно: в воде мелькнуло большое серебристое тело, и блесна, с характерным всплеском чиркнув по воде, пошла па дно.
- Ну скажи ты! - охнул Иван.- Что ж такое?
- Рыбаки говорят - сход! Давай закурим да успокоимся:
день еще впереди.
В спешке мы не взяли с собой багра и договорились, что при первой же поклевке рулевой будет подгребаться к берегу.
Поклевка последовала очень скоро. Метрах в семи от лодки я тотчас же сдал шнур, чтобы рыба смогла свободно походить на кругах.
- Заворачивай к берегу!-крикнул я Ивану и включил тормоз.
Зачарованный Иван ткнул веслом вправо, влево. Лодка закружилась на месте, корма сунулась под леску. Я неловко позвал рыбу на себя. Она выбросилась из воды: красивая в розовом серебре ранней зари, изящная, сильная. Словно оперлась на хвост, раскинула синеватые плавники, резко мотнула головой. И снова стали мы охать да ахать, сидя па своем утлом суденышке.
- К берегу, Иван! - сказал я и устрашающе глянул на рулевого.
Иван молча вздохнул, нажал на весло, и мы понеслись через струю к левому берегу.
Кое-как скрутив цыгарку, Иван виновато поглядывал на меня, словно ожидая, что я сейчас успокою душу крепким словом. Ио я молчал, прекрасно понимая, что моя вина больше, чем его нерасторопность.
