Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Кружков Григорий Михайлович
Многие из стихов, посвященных Мод, он печатал в журналах 1890-х годов «Желтая книга» и «Савой», где также печатались его друзья из «Клуба Рифмачей». Они собирались каждую неделю в верхней комнате таверны «Старый Чеширский сыр». У этого места была давняя литературная история, уходящая в семнадцатый век и еще дальше — в Лондон до Великого Пожара, когда в трактире на том же месте собирался кружок поэтов, признававших своим мэтром Бена Джонсона, — «племя Бена», как тогда говорили.
Я побывал там в первый раз, когда еще жил — представьте себе, не в Лондоне, а в Нью-Йорке. Неподалеку от меня была церковь, в которой устраивали воскресные благотворительные базары и обязательно были книжные ряды. Там за весьма гуманную цену — от четвертака до доллара, но чаще всего за полтинник — можно было купить редчайшие, удивительные издания. Там я и приобрел эту книжицу — старую, потрепанную, скрепленную скотчем, по краям даже погрызенную: своей погрызенностью она и привлекла мое внимание. Это была рекламная книжка о старом трактире на Флит-стрит, в переулочке, называемом Двор Винных Пошлин, потому что некогда там располагалось учреждение, выдававшее лицензии на торговлю спиртным в Лондоне. На обложке книжки значилось: «Старый Чеширский сыр города Лондона. Приют литераторов последние 300 лет».
В моей погрызенной книжице лишь пара страниц посвящена «Клубу рифмачей». Однако здесь упоминается их антология 1892 года, и перечисляются участники собраний: Эрнст Даусон, Эдвин Эллис, Лайонел Джонсон, Ричард Ле Гальен, Виктор Плар, Эрнст Рис, Артур Симонс, Джон Тодхантер, Уильям Йейтс.
Что же это была за компания, которая собиралась раз в неделю или две, чтобы читать и обсуждать стихи за кружкой эля, скромно попыхивая дешевыми глиняными трубочками? Декаденты? Несомненно, хоть строгое английское воспитание и давало о себе знать; но многим удалось вполне успешно разложиться и даже перещеголять французов по части алкоголизма и ранних смертей. Эстеты? Пожалуй, хотя зеленых гвоздик в петлице, как Оскар Уайльд, никто из них не носил, но они поклонялись Красоте и, сжигая себя во имя Искусства, верили, что это божество достойно человеческих жертвоприношений.
Когда столь сладостные певцы встречаются, — умиляется анонимный автор проспекта, — можно быть уверенным, что вечер будет восхитителен, мир с его заботами исчезнет и поэтические турниры «Русалки» вновь оживут, как о том дивно писал мистер Эрнст Рис:
Так возвышается родословная «Чеширского сыра» присоединением к легендарной «Русалке», Шекспиру, Бену Джонсону и их друзьям-поэтам.
Среди столь славных лондонских мест, соединенных с именем Йейтса, самое скромное и мало прославленное — его квартира в Блумсбери; а ведь он прожил в ней куда больше, чем по любому из своих адресов, целых 25 лет, как о том свидетельствует мемориальная табличка: «Уильям Батлер Йейтс, ирландский поэт и драматург, жил в этом доме, Уобурн Билдингз, № 18, в 1895–1919 гг.».
На этой тихой и уютной улице стоит побывать: это одна из первых в Лондоне пешеходных улиц, застроенная аж в 1822 году, при короле Георге IV. Тут были написаны лучшие стихи из сборника «Ветер в камышах» (1899) и многое другое. А найти здесь квартиру помогла Йейтсу его возлюбленная Диана Вернон — так он называет ее в своих воспоминаниях, не предназначавшихся для печати.
Настоящее ее имя (спустя век мы уже никого не смутим) — Оливия Шекспир. Она была хорошо образована, знала французский и итальянский, пробовала писать прозу и увлекалась поэзией. Со скучным мужем-адвокатом у нее давно не было ничего общего. Она влюбилась в Йейтса, и их дружба со временем переросла в роман. По многим причинам, Оливия не могла развестись, и они решили встречаться, не афишируя свою связь. Вот тогда и была снята квартира на Уобурн-уок. Йейтс признается, что на первом свидании он «так переволновался, что оказался не способен ни на что». Неудачным было и второе свидание. Только на третий раз чуткость и нежность Оливии помогли преодолеть этот барьер, и наступили дни взаимного счастья. Так Йейтс был посвящен в тайны Венеры — и стал «the Initiate» и в этом смысле тоже.
Роман с Оливией Шекспир (это была первая реальная женщина в его жизни) длился около года; но в какой-то момент его роковая безответная любовь Мод Гонн снова оказалась в Лондоне и ее привычная власть над душой поэта начала разрывать его надвое. Оливия поняла это и ушла. Хотя их дружба с Йейтсом сохранилась, и они переписывались до самых последних лет. И если сейчас перечитывать его книгу «Ветер в камышах» под биографическим углом, то сразу становится ясным, какие стихи посвящены Мод Гонн, а какие Оливии.
В 1910-х годах Йейтс раз в неделю устраивал журфиксы в своей квартире на Уобурн-уок, и здесь Николай Гумилев, оказавшийся в Лондоне по пути в Париж, познакомился с ним в июне 1917 года. Об этом есть его краткий отчет в письме Анне Ахматовой, причем он характеризует Йейтса как «их, английского Вячеслава», по-видимому, вспоминая вечера на Башне Вячеслава Иванова и проницательно отводя Йейтсу роль главного теоретика и «гуру» английского символизма.
Эта встреча, как она ни была мимолетна (добавим, что Гумилев плохо говорил по-английски, а Йейтс так же плохо по-французски), была важной и со временем отозвалась в намерении Гумилева издать ирландского поэта в России. Об этом свидетельствует, в частности, книга Йейтса, посланная его другу акмеисту Михаилу Зенкевичу с предложением перевести два отмеченных стихотворения. В одном из них, «Ирландии грядущих времен», Йейтс с гордостью заявляет, что со временем займет место среди самых известных ирландских поэтов — и даже выше их!
У Гумилева с Йейтсом было немало общего. Прежде всего, их объединял сознательный и упорный труд самосоздания, выковывания своего «я». Не случаен и давний интерес Гумилева к древней Ирландии — «земле друидов, снов и струн», где поэты испокон веков играли роль учителей народа и советников королей. В этот свой короткий приезд в Лондон (будет еще один, более длинный, через полгода) Гумилев успел дать интервью литературному еженедельнику «Новое время». Он говорит о двух главных жанрах, к которым обращается современная поэзия: поэтическая драма и мистическая поэзия. Первая, по его мнению, «озабочена человеческой душой, а вторая занята потребностями человеческого духа». В сущности, это были два главных жанра позднего Йейтса, и в том же направлении двигалось творчество позднего Гумилева. Что стало вполне очевидно в его итоговом сборнике «Огненный столп».
