Элизабет Хаксли - Сияющее Эльдорадо
— Автоматы, — объяснил Харт. — Я сам делаю их. Если бы я не рисовал, то что-нибудь изобретал. Я сделал несколько картин вот этими автоматами — стрелял из них по куску фанеры.
Про Харт — плотный, широкоплечий, с простыми чертами лица, разговорчивый и очень дружелюбный человек. Едва ли можно было отыскать в его облике что-либо более несоответствующее общепринятому у нас образу художника. Его картины пронизаны радостью, поражают смелостью и богатством воображения, они поэтичны и имеют хороший спрос.
Мы побывали в гостях у множества художников. Могло показаться даже, что с наступлением вечера половина жителей Брокен-Хилла берется за кисть. Нас сопровождал Ле Виллис. Он тоже показал нам несколько своих картин — немного, потому что, так же как у Про Харта, они продаются прежде, чем просохнет краска. В это время у Ле Виллиса как раз был агент по продаже картин из Сиднея, который ходил по комнатам, сараям и гаражам, служащим Виллису мастерскими. Ле Виллис, так же как и Про Харт, любит возиться с механизмами, когда не рисует. Он был гонщиком-любителем, пока не попал в автомобильную катастрофу на своем самодельном карте.
— Вот тогда я и занялся живописью. Мне это действительно нравится.
Встретились мы и с Фредом Прэттом, ветераном первой мировой войны. Он живет в небольшой комнате, и все его имущество — это, пожалуй, краски и кисти. В молодости в фургоне, запряженном лошадью, он ездил из одного городка в другой и рисовал всех, кто соглашался ему позировать, за плату, равную стоимости обеда. Фред рассказывал нам, что, когда нужно было ехать в гору, он становился перед лошадью и пятился назад, заманивая ее пряником; когда же лошадь останавливалась, он подбегал к фургону сзади и подкладывал под колесо камень. Сейчас картины Прэтта никто не покупает, но он продолжает писать полотна о днях своей молодости с прежней любовью и старанием.
Было уже далеко за полночь, когда мы вернулись к Мей Хардинг и зашли на кухню выпить кофе. Ее гостиная была завалена книгами, незаконченными рисунками растений, а спальня — набросками пейзажей и портретов, написанных маслом. Для собственных занятий живописью у нее остается мало времени. Зато уж эта-то женщина в Брокен-Хилле никогда не скучает!
К тому времени, когда мы улеглись спать, наши художники работали в ночную смену глубоко под землей, снова превратившись в шахтеров, как в той сказке, где кучер превращается в мышь. Ни один из них не выражал желания променять свою работу шахтера на жизнь свободного художника в Нью-Йорке, Париже или даже Сиднее и Мельбурне. По крайней мере эта группа художников показалась мне вполне удовлетворенной своей жизнью. Их не одолевают сомнения, не порабощают модные течения. Они мыслят здраво, а наши неторопливые беседы об искусстве поддерживались исключительно чаем или кофе. В Брокен-Хилле знают дело, но не оставляют места для эксперимента. Наряду с этим люди получают здесь удовольствие от живописи, относятся с уважением и любовью к тому, что видят вокруг себя.
Кенгуру
В районе Теро-Крик почти двести миль к северу от Брокен-Хилла в прошлом году число осадков равнялось четырем дюймам; за год до этого — пяти. Засуха продолжается, жара свирепствует. С воздуха бесконечные равнины похожи на твердое красное песчаное дно глиняной печи для обжига кирпичей. То здесь, то там мигает квадратный коричневый глаз — водяная клякса глинобитного резервуара с запасами воды.
Пейзаж этот достоин кисти художника-абстракциониста — сплошные пятна и завихрения; смотришь вниз и видишь лишь какой-то остов без тканевого покрова. Резкие линии сухих, выжженных бурями оврагов напоминают взлохмаченные длинные пряди волос. Цвета тонкие, сдержанные; преобладают телесно-розовый и пятнистый, бледно-зеленый цвет созревающего сыра с его мельчайшими рябинками. Не видно никаких признаков жизни, только местами группа зданий — невыносимо одинокая, открытая ветрам крошечная капля на гладком шаре. И ни одного дерева вокруг. Крыша одной из ферм была окрашена в ярко-голубой цвет, а над другой фермой совсем не было крыши: вокруг валялись листы гофрированного железа, сорванные ураганом.
Мы приземлились на каменистом пустыре. К забору был приколочен большой почтовый ящик, в который пилот засунул несколько писем и сверток с бакалейными товарами.
Маленький самолет, который прилетает сюда раз в неделю, открывает окно в мир; бакалею заказывают по радио, и выполненный заказ спускается с неба по субботам. Кое-какая дорога есть, но она труднопроходима, пыльная, утомительная и ненадежная. Стоит, наконец, начаться дождю, как каждый крик превращается в поток шириной в несколько сотен ярдов. Другая дорога жизни — это санитарная авиация. Она имеет свою радиосвязь, используя которую можно поболтать дважды в день с другим миром.
Обмениваются обычно всеми новостями, хотя приоритет отдается дождю, если таковой идет. В основном же говорят о проделках детей, здоровье овец, их стрижке, даже о том, сколько котят принесла кошка или какой получился пирог. Ничто не рассматривается здесь как слишком обыденное или же слишком удивительное. На этих удаленных от населенных пунктов станциях люди живут на виду друг у друга, открыто, почти ничего не утаивая. Может быть, сдержанность это вообще защитный механизм при перенаселении? Во всяком случае, тут в пустыне преобладает стремление принять участие в чужой судьбе. Санитарная авиация спасла многих женщин от помешательства. Она помогает оторванным от человеческого общества людям преодолеть чувство одиночества.
Сейчас с организацией медицинской помощи по воздуху охотно знакомят туристов. В Брокен-Хилле посетителям вежливо предлагают стул в небольшом зале с установками кондиционирования воздуха, где можно наблюдать за врачом, который точно в назначенный час отвечает на вызовы, не обращая внимания на многочисленные вспышки блицов туристов. Вызовы следуют один за другим, резкие отрывистые голоса возникают из пустоты.
— Добрый день, г-жа Браун.
— Добрый день, доктор. Я даю ребенку по девять капель ежедневно. Это достаточно или нужно давать два раза в день?
— Следует давать по восемнадцать капель в день. По девять два раза.
— Спасибо, доктор. Всего хорошего.
— Всего доброго.
— Вызывает 321 Пайнди, 321 Пайнди. Здравствуйте, доктор.
— Добрый день, госпожа Форд.
— Она все еще болеет. В среду вышли глисты величиной по крайней мере в два дюйма.
— Возможно, острицы, они действительно около двух дюймов длиной. Продолжайте внимательно наблюдать за стулом, следите за появлением аскаридов, давайте лекарство. Через несколько дней все должно прийти в норму.
