Жюль Верн - Михаил Строгов
— Братец, ты слышал? Кто-то кричит!
Глава 11
ПУТНИКИ, ПОПАВШИЕ В БЕДУ
И верно, в момент краткого затишья выше по дороге, неподалеку от расщелины, прикрывшей тарантас, послышались крики.
Они походили на зов отчаяния, сорвавшегося с уст путника, который попал в беду.
Михаил Строгов напряженно слушал.
Ямщик тоже прислушивался, но при этом качал головой, словно считая ненужным отвечать на этот зов.
— Какие-то путники просят о помощи! — воскликнула Надя.
— Ежели они и впрямь на нас надеются… — начал было ямщик.
— А почему бы и нет? — вскричал Михаил Строгов. — Разве не должны мы сделать для них то, что в подобных обстоятельствах они сделали бы для нас?
— Но не хотите же вы загробить повозку с лошадьми!…
— Я пойду пешком, — оборвал ямщика Михаил Строгов.
— Я последую за тобой, брат, — сказала юная ливонка.
— Нет, Надя, останься. Ямщик побудет с тобой. Я не хочу оставлять его одного…
— Хорошо, я останусь, — согласилась Надя.
— Что бы ни случилось, из укрытия не выходи!
— Ты найдешь меня на этом же месте.
Михаил Строгов пожал руку своей спутнице и, миновав поворот ущелья, исчез в темноте.
— Зря твой брат это затеял, — сказал ямщик девушке.
— Нет, не зря, — просто ответила Надя.
Тем временем Михаил Строгов быстро подымался по дороге. Он очень спешил оказать помощь людям, подававшим знаки бедствия, но одновременно ему не терпелось и узнать, кто эти путники, не побоявшиеся в бурю забраться в горы, — он не сомневался, что это те самые люди, чья телега все время ехала впереди его тарантаса.
Дождь кончился, но ветер свистел с удвоенной силой. Крики, которые он доносил, слышались все отчетливее. С того места, где Михаил Строгов оставил Надю, увидеть что-либо было невозможно. Дорога петляла, и при вспышках молний видны были только выступы склонов, разрывавших ленту дороги. От порывов ветра, разбивавшихся обо все эти углы, возникали труднопреодолимые завихрения, и Михаилу Строгову, чтобы пройти их насквозь, пришлось напрячь свою незаурядную силу.
Вскоре стало ясно, что путники, звавшие на помощь, находятся где-то неподалеку. Хотя Михаил Строгов еще не мог их видеть, — то ли оттого, что их отбросило прочь от дороги, то ли из-за темени, скрывавшей их от его глаз, — слова их, однако, явственно достигали его слуха.
Вот что он услышал — и это снова вызвало у него удивление:
— Тупица! Вернешься ты, наконец?
— Смотри, как бы тебя на ближайшей станции кнутом не отстегали!
— Слышишь, чертов ямщик! Эй!
— Вот как они здесь возят, в этой стране!…
— И вот что у них называется телегой!
— Трижды скотина! Все гонит и гонит, вроде и не замечая, что бросил нас посреди дороги!
— И так обойтись со мной! Аккредитованным англичанином! Я пожалуюсь в министерскую канцелярию, и его повесят!
Произносивший эти слова воистину пылал гневом. И тут же Строгову показалось, что у второго собеседника отношение к происшедшему иное, ибо раздался совершенно неожиданный для подобной сцены смех, сопровождаемый такими словами:
— Да нет же! Ей-ей, все это слишком смешно!
— И вы еще можете смеяться! — недовольно-кислым тоном воскликнул подданный Соединенного Королевства.
— Ну разумеется, дорогой собрат, и от всей души, — это лучшее, что мне остается делать! Призываю и вас к тому же! Честное слово, это слишком смешно, такого мы еще не видывали!…
В этот миг от мощного удара грома по ущелью прокатился ужасный грохот, многократно отраженный горным эхо. Когда последние раскаты стихли, веселый голос зазвучал вновь:
— Да, смешнее не придумаешь! Вот уж чего во Франции наверняка не увидишь!
— Да и в Англии тоже! — подхватил англичанин.
В двух десятках шагов от себя, на дороге, во всю ширину освещавшейся вспышками молний, Михаил Строгов увидел двух пассажиров, примостившихся рядышком на задней скамье странной повозки, глубоко увязшей в какой-то рытвине.
Михаил Строгов приблизился к путникам, один из которых все еще смеялся, а второй — ворчал, и узнал двух журналистов, которые, взяв билеты на «Кавказ», проделали вместе с ним путь от Нижнего Новгорода до Перми.
— О! Здравствуйте, сударь! — вскричал француз. — Рад видеть вас в такой обстановке! Позвольте представить вам моего соперника, господина Блаунта.
Английский репортер поздоровался и, строго следуя правилам вежливости, собирался в свою очередь представить французского коллегу — но Михаил Строгов опередил его:
— Нет нужды, господа, мы знакомы, ведь мы вместе плыли по Волге.
— Ах вот как! Отлично! Просто замечательно, господин?…
— Николай Корпанов, иркутский негоциант, — ответил Михаил. Строгов. — Однако не объясните ли вы мне, что за приключение с вами произошло — столь горестное для одного и забавное для другого?
— Рассудите нас, господин Корпанов, — попросил Альсид Жоливэ. — Представьте себе — наш кучер умчался на передке своей адской колесницы, оставив нас терпеть бедствие на задней половине этого немыслимого экипажа! И вот — худшая половина телеги на двоих, — ни возницы, ни лошадей! Разве это не самое смешное, что только может быть!
— Нисколько не смешно! — проворчал англичанин.
— Да конечно же смешно, собрат! Вы и впрямь не умеете видеть вещи с хорошей стороны!
— А как, позвольте, мы сможем продолжать наш путь? — спросил Гарри Блаунт.
— Нет ничего проще, — ответил Альсид Жоливэ. — Вы впряжетесь в то, что осталось от повозки; я возьму вожжи, стану, как заправский ямщик, звать вас «голубок ты мой», и вы потопаете что твоя почтовая лошадь!
— Господин Жоливэ, — вскипел англичанин, — ваши шутки переходят все границы, и…
— Успокойтесь, собрат. Когда вы вдрызг разобьете себе ноги, я вас сменю и если не поскачу дьявольским галопом, то вы получите право обзывать меня дохлой улиткой или сомлевшей черепахой!
Альсид Жоливэ говорил все это с таким добродушием, что Михаил Строгов не мог сдержать улыбки.
— Господа, — объявил он, — есть лучший выход. Ведь мы уже на самом верху перевала и, значит, остается лишь спуститься по горному склону. Моя повозка совсем недалеко, шагах в пятистах вниз по дороге. Я предоставлю вам одну из моих лошадей, ее запрягут в вашу телегу, и завтра, если ничего не случится, мы вместе прибудем в Екатеринбург.
— Господин Корпанов, — сказал Альсид Жоливэ, — такое предложение свидетельствует о щедрости вашей души!
