Роман Светлов - Бали: шесть соток в раю
— Идут в храм, — пояснил Спартак, аккуратно объезжая шествие.
Серпантин напомнил мне некоторые дороги в Альпах. Если бы не здоровый желудок, боюсь, вчерашнее вечернее излишество просилось бы наружу. Но я героически перенес эту часть пути, и вскоре мы проехали над расчерченными на квадратики и прямоугольники рисовыми полями на берегах Байана, миновали покрытую буйными зарослями горную местность к северу от него и оказались неподалеку от водопада Гитгит. Сказав «неподалеку», я, конечно, преувеличил. От дороги на Синга — раджу, по которой ехали мы, до водопада — километра три или даже четыре. Неподалеку от трассы находится паркинг, где остаются автомобили и автобусы. До самого Гитгита туристы идут пешком.
Иноземцы мгновенно проникаются красотой и глубокой зеленью леса, через который ведет тропа. Повсюду невысокие пальмы и разнообразные виды папоротника. В свое время меня поразило, насколько привольно чувствуют себя здесь венерины волосы, утонченное изящное растение, называющееся научно адиантум. Этот капризный южный папоротник приживается далеко не у всех северных любителей домашней зелени. Здесь же в подлеске он встречается в изобилии.
С юга на север Бали проложены четыре современные дороги. Две из них огибают остров с востока и запада. Одна ведет к озеру Батур, а затем бесконечно долго спускается к северному побережью. Вчера мы одолели ее почти до половины. Но путь через Братан и Байан — самый быстрый. Десять километров серпантина — и дорога выравнивается, а местность вокруг нее начинает казаться земледельческим раем.
Сюда меня, собственно, и везли, — к верховьям ручьев и речушек, текущих от озера Байан на север. Там, где горные склоны расступались, начинались знаменитые сельскохозяйственные террасы.
Мы остановились в тот момент, когда повсюду вокруг нас раскинулись рисовые поля. На западе они покрывали волнами всю местность до горизонта. Здесь террасы были шире, а стены между ними не такими высокими, как у Самира. На севере Бали рис выращивали уже в течение многих столетий.
Некоторые из полей были перепаханы совсем недавно, на других уже стояла вода. Они, словно зеркала, отражали ярко-синее небо с редкими облачками на нем. Я знал, как выглядят рисовые поля, когда они полностью покрыты водой: кажется, что небо удвоилось. Одно наверху, а другое, разлинованное терракотовыми линиями опорных стен, внизу. Это зрелище завораживает безмятежным покоем, в какой-то момент начинает казаться, что небеса — и верхнее, и земное — отражаются друг в друге и что невозможно понять, где тут верх, а где — низ. Чем не нирвана? Недаром страны, где люди заняты рисоводством, подарили миру столь большое число монахов-созерцателей.
Безмятежность воды продолжается недолго: вскоре над ней поднимутся желто-зеленые ростки, которые постепенно отвоюют у зеркальной глади ее пространство. Особенно элегантно их цвет выглядит, если рядом находятся заросли кустарника или пальмовые рощи.
С каждым днем рис становится все более золотистым, — словно повсюду разбросали драгоценный песок. И когда на рассвете кажется, что сбрызнутые росой поля искрятся бесчисленными золотыми точками, наступает время сбора урожая.
На одном из холмов вдалеке были видны многоярусные башенки и крашеные стены храма. Перед сбором урожая соседства, которые работают на этих полях, обязательно проведут праздник приношений Госпоже Полей.
— Удивительно красиво, — сказал я Спартаку. — Море отсюда далеко?
— Если проедем в сторону Сингараджи еще милю, будет видно и море.
— Когда не знаешь об этом, кажется, будто находишься в самом сердце Китая.
— Там, наверное, храмы другие, — улыбнулся Спартак.
Оставшись довольным впечатлением, которое на меня произвел вид рисовых полей, Спартак вновь пригласил меня в машину. К моему удивлению, между полями петляла заасфальтированная дорога с недавней белоснежной разметкой. Иногда от нее ответвлялись однополосные дорожки, которые вели к домикам, возвышавшимся над веерами террас. Кое-где около таких домиков стояли вполне современные машины.
— Нет, это не Китай, — признал я.
Минут через десять мы свернули на подобную боковую дорожку. Вскоре колеса машины зашуршали по гравию, и мы остановились перед типичным служебным домиком, обшитым сайдингом, словно это была Европа, а не далекий Восток. Странно, но рядом пахло свежескошенной травой. Близ домика находилась машина Марты и огромный «хаммер» цвета яичного желтка. Сама деловая красавица стояла вместе с братом в дверях и увлеченно листала какие-то документы. На ней был легкий костюм — светлые бриджи и блузка вызывающе летней раскраски. Казалось, что она сошла с одного из подиумов, которые показывают по каналу мод. «Новая коллекция (от какого-нибудь аргентино-французского Чико Барбарелло) на рисовых полях северного Бали!» Кто из нас не видел подобные представления, когда в разгар русской зимы бежал по бесконечной дорожке в спортклубе и, чтобы не терять интереса к жизни, разглядывал сексапильных моделей на развешанных прямо перед носом экранах?
Главными отличиями были бумаги в руках индонезийской супермодели и выражение лица — слишком взрослое для подиумных красавиц. Да и поздоровалась со мной она как-то слишком отстраненно, словно не желала слышать комплименты и хвалу со стороны верного поклонника.
Куда более радушен в этот раз был Марат.
— Дорогой господин Иванов, — он крепко потряс мою руку. — Познакомьтесь, это госпожа Сама Удун и господин Сэмюэль Джонсон.
Из домика вышла странная парочка: невысокая, кругленькая и вместе с тем изящная индонезийка и высоченный негр, сразу напомнивший мне баскетболиста на пенсионе. Индонезийка была одета в сарафан магрибской раскраски, на ее шее красовалось несколько нитей натурального жемчуга, руки были унизаны кольцами с ярко-красными коралловыми вставками. Ей исполнилось пятьдесят; как я уже говорил, этот возраст у балийцев сразу дает о себе знать. Впрочем, госпожа Сама Удун и не скрывала его; возможно, это и придавало ее облику изящное достоинство.
Сэмюэля Джонсона мне сразу захотелось называть Сэмюэлем Джексоном. Из-за созвучия, но не по причине внешнего сходства: Джонсон был костистым, сутулым типом предпенсионного возраста с длинными руками и широченными кистями. Будь его взгляд более мрачным, я наверняка принял бы его не за баскетболиста, а за серийного маньяка-убийцу.
Когда экзотическая парочка поздоровалась со мной, Марат произнес:
— Господин Джонсон несколько лет назад купил здесь десять террас и является их законным владельцем. А госпожа Сама любезно согласилась быть номинальным владельцем.
