Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка
— Кто эта Тильда?
— Ты, если по имени ее и не знаешь, наверняка сотню раз встречалась с ней в городе. Она как-нибудь зайдет поужинать, и я вас познакомлю. Я на нее работала давным-давно. Она — единственная, кого я знаю, кто своя и среди нас, и на скале. По правде сказать, это от одиночества. Ты с ней познакомишься. И, как знать, может, она попадет в кандидаты за твой стол, — не без яда заключила она.
— Ты намекаешь, что она неразборчива насчет соседей по столу?
— Ничего подобного, тем более что она охотно обедает со мной. Я бы сказала, не столько неразборчива, сколько нечестива. Даже нахальна. Она знает, что ей доставляет удовольствие, и так себя и ведет. Всегда так делала, насколько я знаю. Тильда заслужила свои титулы и привилегии, а вот ты, милая моя, еще нет. Ты все еще не поняла, как здесь делаются дела, Чу.
— Ты мне расскажешь про Тильду?
— Нет, не расскажу. Наберись терпения. Скажу только, что она — изумительное создание. А теперь давай составим меню для пира твоей мечты.
Так или иначе, я уже влюбилась в Тильду. «Беспутная, нахальная, изумительная…»
Миранда наотрез отмела обычные блюда.
— Если это будет весной, можешь приготовить соrаtella — потроха молочного ягненка, обжаренные с томатами и молодым чесноком — и еще хорошо блюдо puntarelle — полевых трав. Я их тебе соберу на холме за коптильней. Отварить и приправить анчоусовым соусом. Scottadita, ребрышки ягненка, обжаренные на огне из виноградных лоз. Молочный ягненок в плотно закрытой scottadia со сливочным маслом и луковицами, оставленный на ночь на углях.
— Но где же тут пир? Я сама решу, что подать на стол.
— На свой пока что fictitious стол? За которым гости из соломы питаются паром! Какая ты смешная, Чу. Не отрежешь мне кусочек сыра? Я его возьму в постель.
— А почему ты решила собрать этот circolo — то есть, почему именно теперь?
Мы, как обычно, расположились на кухне: у меня руки в муке, Миранда, сидя, дробила краем топорика головку за головкой пурпурного чеснока и соскребала раздавленные дольки в пятилитровую банку olivo nuovo, свежевыжатого масла, в котором уже плавали нарезанные листья шалфея, поджаренные семена и засушенные цветы дикого фенхеля, растертые в порошок листья розмарина и с горстку острого, очень острого растертого чили. Готовую смесь она поставит на недельку в темную кладовку и будет хорошенько встряхивать всякий раз, когда зачем-нибудь зайдет туда. Настой назывался violenza — «лютый», и использовался для обжарки овощей. Им же поливали картошку, прежде чем вывалить ее на сковороду, его же она втирала в куски окорока, и грудки, и бедрышки жирной курятины и спрыскивала зажаренную на углях говядину и телятину перед подачей на стол.
— Он почти на все годится, кроме ягненка, и дикой птицы, и стариковских болей и немочей. Хотя я, не раз и не два, втирала его в порезы и царапины. Дезинфицирует лучше чистого спирта, и пациент потом пахнет куда приятнее, — рассказывала она мне когда-то.
— Ты хочешь сказать — в мои годы? — засмеялась она теперь, похлопывая по топорику. — Конечно, не ради денег. Я подумала, что окончить хорошо прожитую жизнь стоило бы благодарностью.
Она сказала, что не захотела работать служанкой на все руки до той поры, когда уже не сможет таскать ведро и половую тряпку. Ей хотелось покончить с этим раньше, чтобы успеть начать новую…
— Ладно, скажу прямо, последнюю часть жизни, пока еще есть силы. Пока их, пожалуй, больше, чем в иные годы, — сказала она.
— Мне нужно только выплачивать налог и платить за содержание помещения. Что касается вещей, у меня всего хватает. Есть на чем спать, и на чем сидеть, и где хранить все, что есть. Мне нравится два раза в год покупать новые платья: одно на рынке, другое магазинное. И новые туфли, если получается. И время от времени делать прическу. Ходить к зубному. Но в остальном все, что мне нужно — здесь.
— Ты никогда не думала снова выйти замуж?
— Думала, конечно. Каждый раз, как увижу Луку или Орфео, так и подумаю. Особенно Луку. Или того мужчину, что привозит мне вино из Баски, и даже когда я гляжу на этих глупых вдовцов-картежников. Иногда думаю о замужестве, когда дровосек Гверрино привозит дрова. И опять же, когда он заходит в бар выпить стакан вина, и когда он уходит, оставляя после себя запах свежего дерева. Я не столько думаю о замужестве, сколько о мужчинах. Тебя это удивляет? Старость почти не влияет на желание. Это наш, стариковский, секрет. Никто никогда не говорит с нами о чувственности. О желании. А если у нас хватает отваги жениться на закате лет, наш поступок объясняют маразмом, соображениями удобства или экономии. Якобы мы нужны друг другу, чтобы подавать и доставать. Дети обычно видят в поздних браках родителей неуважение к себе, ведь новый супруг может отщипнуть долю их законного наследства. Никому не приходит в голову, что старики сходятся ради чего-то чисто интуитивного. По вдохновению. Может, огонь в нас и не виден, но он еще не прогорел. Правда ведь, грустно, Чу, когда возраст становится определением человека. Как он устанавливает новые правила и новый этикет. Словно снова становишься подростком. «Для этого ты слишком молода, для того недостаточно созрела». Когда человеку за семьдесят или за восемьдесят, меняются прилагательные. «Не старовата ли ты, чтобы думать о таком шаге? Почему ты не можешь спокойно радоваться жизни, а ведешь себя, словно впала в старческое слабоумие? Давай, я переключу на другой канал». Люди хотят, чтобы мы перестали жить раньше, чем жизнь кончится. Нет, я не скажу, что они желают нам смерти, они просто хотят, чтобы мы больше не доставляли хлопот. Хотят, чтобы мы хорошо себя вели, были тихими и щедрыми. Чтобы мы спали до полудня и ложились пораньше, вместе с маленькими детьми. Вечно стараются нас утихомирить. Вот зачем люди разговаривают со стариками? Я хочу сказать, разговаривают по-настоящему, а не про глюкозу или рисовый пудинг? Они уверены, что мы ничего не слышим за шумом прошлого, ничего не видим за светом телеэкрана, а ведь как раз мы-то и видим все. Noi vecchi vediamo la bufala tra la neve. Мы, старики, видим буйволов на снегу, — сказала она.
Буйволы в Италии белые. Белые как снег.
— Прости меня, Чу. Ты не о том спрашивала, а я отвлеклась. Извини. Ты всего лишь спросила, не подумываю ли я снова выйти замуж, а я и в самом деле подумываю. Но никогда не выйду.
— Почему же?
— Не знаю. Слишком поздно. Или слишком рано.
— А кого бы ты выбрала? Из знакомых мужчин?
— Из них никого. У меня был хороший брак. Муж у меня был здоровяк, кроткий как олененок. Работал, смеялся, спал, ел и пил со страстью, а со мной обращался, как с фарфоровой куколкой. Во всяком случае, мне так казалось. Да по большей части, так и было.
