В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.
Рассказав этот эпизод, я хотел еще раз убедить Пачколина, насколько неудобна Тауйская губа для разгрузки судов.
Бухта Нагаева выгодно отличается в этом отношении. Во-первых, имеется детальная карта кромки ее берегов и промеров глубин. Во-вторых, у берегов она приглуба, и пароходы могут подходить близко к берегу во многих местах. Бухта также защищена от ветров всех направлений, и разгрузку судов в ней можно производить с небольшого расстояния и почти в любую погоду. Кроме того, в бухте суда могут пополнить запасы пресной воды, для чего на речке у «Каменного венца» сделаны желоба, по которым вода может самотеком заполнять баржи, а затем перекачиваться на пароход. Здесь же сложен аварийный запас каменного угля. Защищенность бухты от штормов позволяет значительно продлить осенний срок навигации.
Из бухты Нагаева временная зимняя, а потом и постоянная дорога может прокладываться по долинам рек меньших размеров и не таких глубоких и быстрых, как Ола в низовье. Эти реки замерзают раньше Олы, следовательно, зимнюю перевозку грузов по ним можно начинать тоже раньше.
На Оле, особенно в нижнем и среднем ее течении, очень долго, почти до декабря, остаются большие опасные полыньи, а на некоторых участках, на быстринах, — тонкий лед.
Мне невольно вспомнился случай, происшедший со мной в конце ноября 1928 года. Я тогда предпринял поездку по спасению отряда Ю. А. Билибина, отправившегося сплавом по Малтану, Бохапче и Колыме к устью Среднекана. Хотя мне и не верилось в гибель отряда, но все равно нужно было срочно выехать. Даже если просто отряд застрял где-то в пути, следовало оказать необходимую помощь, захватив продовольствие и теплую одежду для всех его участников. Удалось найти всего пять собачьих упряжек, хозяева которых согласились принять участие в поездке.
Шестая упряжка была без каюра: он в то время сильно болел. И я решил каюрить сам.
Утром я выехал первым. Со мною сел наш проводник Макар Медов — он почти всегда ехал на передней нарте. Собаки бодро съехали с берега на лед реки, прикрытый тонким слоем снега. Утро было тихое, но достаточно морозное, и при движении нарт леденило лицо. Вскоре Макар, спасаясь от встречного воздуха, повернулся спиной к упряжке.
Уплывали назад занесенные берега, полозья пели монотонную песню, и ничто не оживляло пустынного ландшафта. Задние нарты отстали, и казалось, что мы одни в этом безмолвном мире. Так мы проехали десять-пятнадцать километров, как вдруг собаки с силой рванулись вперед. Я посмотрел по направлению их настороженно поднятых голов и увидел летящую вдоль берега кедровку. За ней и рвались собаки, стараясь догнать. Мне всегда нравилась быстрая езда, и поэтому я не стал тормозить остолом нарту, подумав: «Так скорее приедем к цели». Макар тоже промолчал. Но тут неожиданно раздался глухой треск ломающегося льда, и я, еще не осознав, что произошло, увидел образовавшуюся полынью с левой стороны нарты. Прямо подо мной, на метр ниже полоза, нависшего над кромкой льда, бурлила темная вода, затягивая двух провалившихся собак. Это было настолько неожиданно, что мы с Макаром на мгновение оцепенели. Но тут я заметил, как всю упряжку собак, несмотря на их отчаянное сопротивление, затягивает в образовавшуюся полынью. Псы, распластавшись, старались зацепиться за лед когтями, но тщетно.
— Держи нарту с правой стороны! — крикнул Макар и, ухватившись за край, резко потянул нарту на себя, а я мгновенно перебросил свое тело направо.
— Вперед! Вперед! — закричали мы и одновременно рванули нарту, вытащив отчаянно барахтавшихся в воде собак. К счастью, лед был крепким и выдержал нас. Пострадавшие собаки начали энергично кататься в снегу, часто вскакивая и остервенело отряхиваясь. Так они сушились. Затем стали выгрызать смерзшийся между когтями лап снег. Мы помогали им, раздавливая кусочки промерзшего снега.
Наконец мы двинулись дальше. Нам повезло — полынья была не очень большой, иначе затянуло бы под лед всю нарту…
Возвращаясь к нашему разговору, я сказал Пачколину:
— Вы, вероятно, знаете, Александр Михайлович, что из Иркутска приехал начальник дорожно-изыскательской экспедиции Богданов. Он принял наш вариант как один из основных для изыскания будущей дороги. А я со своей стороны в порядке помощи уступаю ему нашего отличного проводника — Макара Захаровича Медова. Как только он проведет геологопоисковую партию Вознесенского до места сплава на реку Малтан, так поступит в его распоряжение. Медов долго отказывался, говорил, что привык к нам, не хочет от нас уходить, допытывался, возможно, чем не угодил нам. Убедил его, когда сказал, что надо помочь дорожникам найти самую короткую и хорошую дорогу к золоту, что это важнейшее государственное дело. И только тогда он согласился.
— Это очень хорошо, — улыбнулся Александр Михайлович. — Настоящая взаимопомощь и выручка с вашей стороны.
— Зато мне пришлось выслушать немало упреков от наших геологов и рабочих из-за отсутствия опытного проводника, — горько усмехнувшись, добавил я. — Среди конюхов у них нет ни одного коренного жителя. Немудрено в тайге сойти со следа и заблудиться.
…По сообщению Рабинович, в начале августа к сплавному участку на Малтане собрались партии С. В. Новикова, Д. А. Каузова и ее. Партия Д. В. Вознесенского отправилась к участку работы раньше.
Начало сплавного участка они избрали ниже того, с которого сплавлялся в 1928- году отряд Билибина. Вызвано это было тем, что в районе продолжительное время стояла сухая и даже жаркая погода, в результате чего реки сильно обмелели.
Опасаясь застрять на мелях, Рабинович поспешила закончить полевые работы в бассейне Хеты и спуститься до сплавного участка. Там она и застала С. В. Новикова и Д. А. Каузова, которые вместе с рабочими строили для себя баркасы. К ним присоединились и рабочие партии Рабинович, а через несколько дней прибыла партия Н. И. Едовина. Решили держаться вместе: сплав по неизвестной порожистой реке порознь казался страшноватым. Перед тем как сплавляться, они объединили лошадей в караван и отправили его обратно в бухту Нагаева. Старшим назначили рабочего М. А. Лосева, который и привел благополучно караван.
Партиям предстоял трудный и опасный сплав по порожистой, сильно обмелевшей в засушливый период Бохапче, а затем по Колыме. Об этом сплаве я имел представление из рассказов участников Первой экспедиции, сплавлявшихся на двух плотах вместе с Билибиным и Раковским в сентябре 1928 года. Сам я испытал коварство порогов лишь в 1931 году, возвращаясь на плоту после геологопоисковых работ в бассейне Бохапчи на Оротуканскую базу.
Нашим партиям предстояло прежде всего миновать очень мелкий и широкий галечный перекат в низовьях реки Малтана. Этот перекат наискось пересекает русло. Геологи Первой экспедиции дали ему название Ложечный, потому что при переправе через него «утопили» несколько столовых ложек, позднее за ним сохранилось название Широкий.
