Генри Мортон - От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Загадка Лауры — была ли она реальной или воображаемой женщиной? — вызывала такой интерес в XVI столетии, что два энтузиаста, занимавшихся творчеством Петрарки, открыли гробницу в Авиньоне и доложили, будто нашли в ней ее скелет и свинцовую коробку с сонетом Петрарки, однако кардинал Бембо, крупный эксперт того времени, объявил тот сонет подделкой. Хотя Лаура до сих пор является загадкой, большая часть ученых считает, что звали ее Лаура де Новее, которая в 1325 году вышла замуж за Гуго де Сада в Авиньоне. Когда Петрарка увидел ее спадавшие на плечи светлые волосы, он стал поэтом и, словно средневековый рыцарь или трубадур, назвал ее своей прекрасной дамой.
Хотя Байрон и не признавал идеальной любви и презирал сонеты, называя их «хныкающими, выхолощенными, глупыми платоническими композициями», сам он тем не менее ходил в библиотеку Святого Амвросия и вздыхал сентиментальнее, чем Петрарка, над письмами Лукреции Борджиа кардиналу Бембо, упивался видом ее белокурого локона. «Я намерен похитить частичку, если смогу», — сознавался он в письме сводной сестре Августе Ли, и, когда никто не видел, неисправимый коллекционер реликвий и любовных символов выкрал из локона «единственный волосок».
Я спросил, не могу ли я увидеть эти письма и локон. Оказалось, что, как только стало известно о воровстве Байрона, администрация решила убрать волосы в раку, что и было сделано в 1828 году, так что вместе с письмами, как при Байроне, их не выдают. Письма в переплете из овечьей кожи мне были тем не менее немедленно предъявлены. Писем всего девять, написаны они на латинском и итальянском языках. Там же и песня — уже на испанском языке — с посвящением «моему дорогому Пьетро Бембо». Как и большинство женщин, Лукреция письма свои не датировала, и Бембо сделал это за нее собственноручно. Байрону хотелось верить, что они романтичны и страстны, но мне кажется, что никакой страсти в них нет и в помине. Это отточенные риторические сочинения, которые дамы эпохи Возрождения выучились писать своим эрудированным друзьям. Байрон и не подозревал, что между Бембо и Лукрецией Борджиа отношения были такими же платоническими, как и у Петрарки с Лаурой!
Я поднялся наверх. Локон Лукреции Борджиа хранится в музее, к нему вела длинная наружная галерея. Шагая по ней, я посмотрел вниз, во двор, и увидел среди буйно разросшихся кустов две статуи. В одной из них я узнал Мандзони, а другая — веселый молодой щеголь в коротких штанах — оказалась Шекспиром. Пройдя по всей галерее, я вошел в музей, где и увидел волосы Лукреции в стеклянной раке, словно это были волосы святой. Небольшой локон светлых красивых волос, тот самый, которым любовался Байрон. Я был наслышан о том, что Лукреция чрезвычайно заботилась о своих волосах, так что путешествие ее в Феррару, где она должна была обвенчаться, часто прерывалось из-за того, что ей надо было вымыть голову. Рака поразила меня своей изысканностью: из обрамленного жемчугом овала свешивались две красивые маленькие подвески: одна из них — красный бык Борджиа, другая — орел, вероятно белый орел Эсте. Возле раки, с непоследовательностью, что делает некоторые музеи такими удивительными, — пара замшевых перчаток, которые были на Наполеоне во время битвы при Ватерлоо.
В соседней комнате я увидел хрустальную шкатулку, в которой находится знаменитый «Атлантический кодекс» вместе с провидческими научными рисунками Леонардо да Винчи, эскизами, заметками и рекомендательным письмом к Лодовико иль Моро, в котором художника представили как инженера.
Ничто, однако, не порадовало меня здесь больше, чем знаменитый профиль очаровательной молодой женщины. Ранее считалось, что это портрет Беатриче д'Эсте работы Леонардо, а теперь его называют «Портретом молодой дамы», и авторство приписывают Амброглио да Предису. Она пришла к нам более четырехсот лет назад, очаровав юным невинным личиком, и хотя эксперты о самой работе не слишком высокого мнения, мне она кажется самой прелестной и трогательной из всех женских лиц, что дошли до нас из того блестящего века. Думаю, все ее знают: юный профиль, каштановые волосы схвачены на затылке прозрачной повязкой с вшитыми по краям жемчужинами. Сетка удерживается на голове с помощью ленты, украшенной драгоценными камнями. Посреди молодого лба застыла, словно капля, жемчужина. Нос молодой женщины слегка вздернут, выражение лица торжественное, но чувствуется: еще чуть-чуть — и она повернется к вам и улыбнется. Под подбородок выбилось — по моде того времени — несколько прядок каштановых волос. Я знал когда-то молодого человека, который во время Первой мировой войны возил с собою цветную репродукцию с этого портрета. Она воплощала для него совершенную женскую красоту, и, глядя сейчас на оригинал, я подумал, что молодой человек выбрал для себя хороший идеал.
Кем же она была? Вероятнее всего предположить, что это Бианка, незаконнорожденная дочь Лодовико иль Моро и Бернадины де Коррадис. Во время короткого правления Беатриче она светилась от счастья. И Лодовико, и Беатриче очень горевали, когда она скончалась через несколько месяцев после того, как вышла замуж за Галеаццо Сансеверино. Каким же добрым и тонким человеком был Лодовико: письмо бывшей его любовнице лежит в миланском архиве и является образцом того, каким должно быть послание, написанное в трудную минуту.
«Хотя без горького сожаления мы не можем говорить о безвременной кончине дорогой нашей дочери Бианки, — написал он, — ты ее мать, и мы знаем: долг обязывает нас сообщить тебе об этом трагическом событии. Вчера в девять часов утра, будучи до тех пор совершенно здоровой, она вдруг потеряла сознание. Несмотря на все усилия докторов, состояние ее становилось все хуже, и в пять часов вечера она закончила свой земной путь. Событие это доставило нам невыразимое горе, и не только потому, что мы потеряли такую дочь, а и потому, что случилось это так внезапно и скоро. Мы знаем, что наносим твоему сердцу непоправимый удар, и все же мы должны с терпением выносить испытания, которые посылает нам Бог, и склониться перед законами природы, изменить которые не в состоянии. Поэтому просим тебя перенести эту потерю с терпением и мужеством. Заверяем, что любить тебя будем не меньше, нежели Бианка была бы сейчас жива».
Лодовико написал также архиепископу Милана и попросил, чтобы его дочь была похоронена под алтарем церкви Санта Мария делле Грацие, «так как я не хочу, чтобы Бианку похоронили в том месте, где я видел бы ее могилу».
4Болотистая земля к югу от Милана, с ее ирригационными каналами и рисовыми полями, имеет для меня очарование, в котором нет ничего итальянского. Серебристые тополя, дрожащие от легкого ветерка, придают ландшафту сходство с Голландией или Францией, а потому с невольным удивлением встречаешь на дорогах эти безошибочно латинские физиономии — морщинистые, кирпично-красные, с большими носами и черными глазами. Они не изменились с тех пор, как их запечатлели на картинах, изображая волхвов. Спокойным летним утром я отъехал на двадцать миль к югу от Милана — в старинный город Павию, столицу одной из девяти ломбардских провинций. Поднималась легкая дымка, и старый город, сгрудившийся на берегах Тичино с перекинутым через реку необычным крытым мостом, казался голландским городком XVII века. Но не успел я об этом подумать, как туман начал подниматься, и с каждой секундой Павия отходила от Голландии и принимала ощутимо итальянский облик или, точнее, ломбардский. Наконец, город предстал предо мной — горчично-желтый и красновато-коричневый, а с собора, как по команде, зазвучали католические колокола.
