Михаил Ромм - Штурм Пика Сталина
Тысячетонный вал фирна и льда, скатившись с ребра, шёл перед нами поперёк цирка. Высоко вверх вскидывались клубящиеся клочья снежной пыли, образуя облако,
Каплан, забыв опасность, впился в окуляр и, не отрываясь. крутил ручку киноаппарата; доктор бистро щёлкал затвором своего «тессара», бросая мне назад кассеты со снятыми пластинками.
Лавина прокатилась поперёк всего цирка, отразилась от противоположной стены и, внезапно изменив направление, пошла вниз по глетчеру. Она неслась на нас со скоростью и грохотом экспресса. Каплан и доктор продолжали снимать. Страшный снеговой вал неотвратимо приближался. Снежное облако серым крылом закрыло солнце. Ещё мгновение — и лавина должна смести нас в трещину. Смешно и бесполезно было бы пытаться cпaсаться бегством. Каплан продолжал вертеть ручку аппарата, доктор
продолжал щёлкать затвором…
Мощь лавины с каждой секундой ослабевала. Трещины глетчера" поглощали снег, он распылялся и поднимался вверх лёгким облачком. Положение все же было критическим…
Но вот, повинуясь рельефу ледника, лавина начала уклоняться вправо. Мы увидали справа перед собой её левый край, который шёл не то на нас, не то немного левее. Ещё мгновение, ледяной вал промчался метрах в тридцати слева, обдав нас холодным! вихрем и снежной пылью. Мы были спасены!
В восторге от удачной «охоты» мы прыгали, кричали, награждали друг друга тумаками. Совпадение было, действительно необычным. Никогда ещё Не бывало днём такой большой лавины;
И эта единственная за двое суток лавина пошла в ту самую минуту, когда мы приготовились к съёмке.
Вернувшись в лагерь, мы не нашли обеда. Елдаш, увидя лавину, решил, что готовить обед больше не для кого…
На другой день доктор с «Ураимом — голова болит» ушёл в лагерь «5600», где он должен был ждать возвращения штурмовиков. К вечеру «Ураим — голова болит» вернулся обратно. Он принёс записки от доктора и от Горбунова. Записка Горбунова из лагеря «5900» была помечена 26-м числом. В ней сооб — щалось, что Нишан и Ураим Керим трижды, а Зекир дважды форсировали ребро и занесли станцию на «6400», что Гущин поранил себе руку и что вторая группа покидает лагерь «5900» и поднимается на «6400».
Записка была доставлена в лагерь «5600» заболевшим Зекиром.
Доктор просил прислать ему для отправки в верхние лагери консервы, масло, крупу, керосин.
Итак, первое из «узких мест» плана удалось благополучно миновать: носильщики форсировали ребро.
Восхождение, хотя и с опозданием на один день против плана, продолжалось.
X.
Дни ожидания. — Туман и шторм. — Подготовка спасательной экспедиции. — Спуск Шиянова и Гущина. — Рассказ спустившихся. — Ранение Гущина. — Подъем на высоту 6900 метров.
Ледниковый лагерь представлял собой в эти дни как бы ближний тыл большой, битвы. Ураим Ташпек, каждый день ходивший в лагерь «5600», приносил сверху записки от поднимавшихся по ребру. Из этих записок мы вкратце узнавали о всех перипетиях восхождения.
Кроме того мы продолжали тщательно следить за горой с нашего наблюдательного пункта на скалах пика Орджоникидзе.
27-го вечером спустился в ледниковый лагерь Зекир — первый выбывший из строя участник штурма вершины. Печать тяжёлой усталости и нечеловеческого напряжения лежала на всем его облике. И была в нём большая внутренняя перемена. Это был уже не прежний, враждебно к нам относившийся Зекир Прен. Это был наш верный союзник в трудной и опасной борьбе с горой. Он был увлечён и захвачен восхождением. Охрипшим голосом рассказывал он нашему повару Елдашу о всех подробностях. При первой возможности он хотел идти снова наверх нести штурмовикам продукты.
На другой день пришёл измученный, охрипший, с распухшей шеей Ураим Керим и принёс последнюю записку Горбунова, написанную 27 августа в лагере «б400». Горбунов писал, что восхождение срывается из-за недостатка продуктов. «Соберите всё, что есть, — просил он доктора, — и посылайте наверх». И вместе с тем доктор сообщал, что и третий носильщик Нишан, спустившийся в лагерь «5600», заболел и что отправить продовольствие в верхние лагери не с кем. Таково было положение. Самый трудный этап восхождения был пройден — удалось преодолеть скалистое ребро и поднять по нему самописец, И теперь, когда цель была так близка, недостаток продовольствия мог вырвать победу из рук. Мы были бессильны помочь делу. «Ураим — голова болит» по-прежнему каждый день ходил в лагерь «5600» с грузом продовольствия. Но, как и раньше, он не соглашался подняться выше. Зекио и Ураим Керим стремились идти наверх, но они были больны. Оставалось одно: принять все меры к тому, чтобы возможно скорее вылечить Зекира и Ураима Керима. И мы принялись за их лечение по письменным указаниям нашего доктора.
Ураиму Кериму надо было ставить компрессы. Я приступаю к этому непривычному для меня делу и накладываю ему на горло мокрую тряпку, потом клеёнку, потом вату и собираюсь бинтовать. И вдруг Ураим Керим, наш лучший носильщик, отважный скалолаз, начинает плакать. Вата, клеёнка и бинт привели его к выводу, что он тяжело и неизлечимо болен.
Мы неотступно продолжаем наблюдать за горой. Но уже два дня на ней не заметно никакого движения. Гора бесследно поглотила смельчаков. И только 29-го во второй половине дня мы совершенно неожиданно видим на фирне над ребром всех шестерых штурмовиков. Связанные попарно, они поднимаются в направлении к вершине. С удивительной чёткостью выделяются их силуэты на белом фоне. Они медленно идут к месту, где был намечен последний лагерь, и скрываются за покатым выступом фирнового поля. Итак, не дождавшись продуктов, они продолжали восхождение с тем ограниченным запасом, который у них был. Завтра они будут штурмовать вершину… Я пытаюсь выяснить у Ураима Керима, куда был занесён самописец. Я рисую план горы, размечаю лагери и передаю ему карандаш. Он внимательно смотрит на план и уверенно тычет карандашом в ледник Орджоникидзе, находящийся на одном уровне с нашим лагерем. Мы все хохочем. Елдаш падает с камня, на котором он сидел, Катается по земле и пронзительно визжит в припадке неудержимого смеха.
Был ясный холодный вечер. Лёгкие облака плыли в лунном свете над пиком Сталина. Я сидел у своей палатки и думал о тех шестерых, которые там наверху проводили свою последнюю Ночь перед штурмом вершины. Они устали, им трудно дышать, не спастись в спальных мешках от жестокого мороза, но все это пустяки, лёгкая цена за большую победу. Однако будущее оказало, что за победу пришлось заплатить дорогой пеной.
На другой день, проснувшись, мы увидели, что пик Сталина наполовину скрылся в тумане. Это было самое худшее из всего, что могло случиться. Туман в горах опаснее лавин и камнепадов.
