Дмитрий Шпаро - К полюсу!
Надо сказать, что Нансен — ему не исполнилось и тридцати — был уже национальным героем Норвегии. В 1888 году с пятью спутниками он впервые в истории полярных путешествий пересек таинственный ледяной щит Гренландии. Тогда правительство отказало ему в скромной денежной субсидии — пять тысяч крон. «Было бы преступлением оказать поддержку самоубийце», — писали газеты.
Теперь Нансен просит и немедленно получает триста тысяч крон.
Впрочем, понимание он встречает только на родине. Зарубежные полярные авторитеты оценивают план молодого норвежца весьма скептически.
Кто, в самом деле, может поручиться, что постоянное течение существует? До сих пор предполагалось, что дрейф льдов целиком определяется переменчивым ветром. Доводы Нансена почти у всех вызывают большие сомнения: «Доктор Нансен полагает, что белое пятно вокруг земной оси покрыто водою или льдом; я же считаю самой большой опасностью то, что почти во всех направлениях полюс окружен сушей».
«Конечно, какие-то вещи, принесенные течением, были найдены, но правильнее думать, что они принадлежат «Протею», погибшему в проливе Смита» (то есть там же — у берегов Гренландии).
«За 78° северной широты нельзя ожидать встретить даже небольшое течение, которое оказало бы влияние на передвижение судна, затертого льдом».
«Весьма сомнительно, чтобы какой-либо гидролог стал всерьез обсуждать его теорию полярных течений или какой-либо полярный путешественник присоединился к его проекту».
Но пусть даже постоянное течение существует — все равно судно неминуемо будет раздавлено льдами. Бессмысленным самоубийством называет проект норвежца генерал Грили.
Нансен говорит, что «Фрам», построенный на норвежской верфи, чрезвычайно крепок, что его подводная часть имеет необычные обводы — нечто вроде яйца. По замыслу «Фрам» должен выскальзывать из ледовых объятий.
Но авторитеты возражают:
«Никакое судно, даже будь оно сплошь построено из массивных бревен, не в состоянии выдержать сжатия тяжелых полярных льдов».
«Судно, как бы прочно оно ни было построено, не может долго противостоять разрушению, если оно предоставлено во власть полярных льдов».
«Форма его не имеет никакого значения. Оно неподвижно заключено в окружающую ледяную глыбу и составляет нераздельную ее часть. Фактически формой судна станет тогда форма той льдины, в которую оно вмерзло».
«Противостоять таким льдам не может никакая человеческая сила».
Не верили в гипотезу Нансена, не верили в его судно, не верили в силы людей:
«Не говоря уже о возможности цинги, против которой еще нет верных профилактических средств, нужно еще учесть, что на моральном состоянии экипажа скажется угнетающее влияние таких факторов, как продолжительное пребывание в тесных помещениях в течение многих месяцев полярной ночи, жестокий холод, бездействие, скука, постоянные опасности и полная неуверенность в будущем».
Только народ Норвегии, несмотря ни на что, верил своему Нансену. В глазах народа он олицетворял дух нации, дух гордых викингов, еще за 500 лет до Колумба открывших Америку.
В середине июля 1893 года «Фрам» вышел в море. На его борту только норвежцы — тринадцать человек. Нансен не хочет считаться ни с авторитетами, ни с морскими суевериями.
Поначалу все складывалось удачно. «Фрам» вмерз в лед, начал дрейф и вполне успешно сопротивлялся сжатиям, Прошла одна зима, вторая. К этому времени осталась позади рекордная широта. В целом теория Нансена подтверждалась, течение несло дрейфующее судно в пролив между Гренландией и Шпицбергеном, но — мимо полюса.
Вершина планеты не была самоцелью, однако теперь, когда она была так близка, Нансен не смог противиться искушению. Вдвоем с Фредериком Ялмаром Иохансеном, с тремя собачьими упряжками они уходят к полюсу. Они никогда не смогут вернуться на «Фрам». Смогут ли они вернуться на родину?
Записки Нансена:
Фритьоф Нансен.
Н а н с е н Ф р и т ь о ф. «Фрам» в полярном коре. М., 1956.
Вторник, 26 февраля (1895 г.). Наконец настал наш день, великий день выступления в путь. Много недель прошло в неустанной работе. Собирались мы тронуться еще 20-го, но несколько раз отъезд откладывался: все еще оставалось докончить то одно, то другое или сделать лучше. День и ночь голова полна забот, ничего нельзя забыть. О, это постоянное напряжение! Ни минуты отдыха, ни на минуту нельзя сложить с себя ответственность, дать волю мыслям, помечтать. Нервы напряжены от утреннего пробуждения и до поздней ночи, когда глаза смыкает сон. Мне хорошо знакомо это состояние. Оно приходит всякий раз, когда наступает момент отправления и путь к отступлению отрезан. Но еще никогда не проходил я так полно это испытание, как теперь.
Последние ночи я не ложусь спать раньше половины четвертого или половины пятого утра. Дело не только в том, что надо взять с собой все необходимое. Ведь остается судно; командование и вся ответственность переходят в другие руки. Нужно ничего не забыть из того, что передается остающимся, не упустить из виду ничего — научные наблюдения и исследования должны продолжаться своим чередом так, как они шли до сих пор.
...Вот настал и последний вечер нашего пребывании на «Фраме». Мы собрались на прощальное собрание. Удивительно грустным образом переплетались воспоминания о прошлом, обо всем пережитом здесь, с надеждой и верой в то, что́ принесет с собой будущее. Спать я не ложился до самого утра: надо было послать письма и последние приветы домой на случай непредвиденного. И еще одно из последних дел — написать инструкцию Свердрупу, которому я передал командование над экспедицией...
Суббота, 23 марта. Как только Иохансен справлялся с кормежкой собак, мы немедленно вносили в палатку мешки с провизией для ужина и завтрака и свои личные вещевые мешки, тотчас расстилали спальный мешок и, тщательно пристегнув откидную полу палатки, заползали в мешок, чтобы начать оттаивать свое платье. Занятие это было не из приятных: в течение дня все испарения тела пропитывали мало-помалу нашу верхнюю одежду и, замерзая, превращали ее в настоящий ледяной панцирь. Она становилась настолько жесткой, что если каким-нибудь образом можно было сбросить ее с себя, она стояла бы сама собой; при каждом движении одежда громко хрустела. Насколько твердой и жесткой она была, можно судить хотя бы по тому, что обшлага моей куртки за время пути натерли мне у запястий глубокие раны до мяса. На правой руке рана, по-видимому, пострадала еще от мороза, и с каждым днем она становилась глубже, Когда мы в такой промерзшей насквозь одежде забирались вечером в спальный мешок, лед начинал медленно оттаивать, и на это затрачивалось немало теплоты нашего тела. Тесно прижавшись друг к другу, мы лежали, дрожа в стуча зубами от озноба; проходил, наверно, час, а иной раз и полтора, прежде чем по телу разливалось немного теплоты, в которой мы так нуждались. Наконец, одежда наша становилась мокрой и гибкой, но, увы, ненадолго; стоило нам выползти утром из мешка, как одежда снова затвердевала. Нечего было и думать просушить ее в пути, пока стояли холода, а между тем она все больше и больше пропитывалась нашими испарениями. К тому же каждую ночь во время сна нам приходилось сушить у себя за пазухой или за поясом мокрые рукавицы, носки, стельки из осоки. Мы и без того лежали всегда, словно обложенные мокрыми компрессами. А тут еще приходилось класть мокрые холодные вещи прямо на голое тело! Но чего не сделаешь, если это необходимо. В награду утром мы могли надеть более или менее сухие вещи, что значительно улучшало самочувствие.
