Владимир Лебедев - Ачайваямская весна
— Очень много комбинаций можно получить, Володя. Как же их употребляли?
— У нас есть один закон: каждый олень получает знак своей матери.
— Ну и что?
— А то, что у одного хозяина будут олени с разными ушными метками, и у другого хозяина будут олени с теми же ушными метками. Ведь у нас оленей и дарили, и продавали, и меняли, и в наследство они разным людям попадали… По этим меткам хозяина не определишь.
Старый Кайматке безапелляционно говорит:
— У нас всегда самый главный старик всем стадом владел. Когда он старел, то говорил своим сыновьям: «Теперь я старый, теперь вы оленей делите, как хотите, а меня вы сами будете кормить».
Все правильно излагал старик Кайматке. Но он же при этом сообщал:
— У нас раньше было, что богатые хозяева все стадо ставили как приз на гонках. Бывало — все проигрывали. Стадо к другому переходило, и все люди — пастухи и даже их сыновья — тогда к этому человеку жить переходили. Это ему почет был тогда, если он стадо ставил на гонках и его проигрывал.
— Как это? Ни с того ни с сего ставил на гонках все свое стадо и проигрывал?
— Ну не просто так. Если от человека оленное счастье уходило…
Вот оно что! «Оленное счастье»! Значит, любой человек не был всевластен над собственным имуществом. Значит, если от него уходило «оленное счастье», то есть беды преследовали его стадо и оно уменьшалось, то его надо было передать другому, к которому духи более милостивы, а может быть, у которого и ума побольше. Так велела воля народная. Значит, не было уж такой власти беспредельной у чукчей над своей собственностью. Ну а гонки — это жребий, это испытание судьбы.
Надо идти на факторию.
— Иди по собачьему следу, — советует Володя. — Сюда вчера собаки самым коротким путем прибежали. Ты по следу и иди.
Дорога сначала вела через небольшое плато. Снег «спаялся» под теплыми лучами солнца и стал крепок, как стекло. Идешь словно по асфальту. Потом вышел на собачий след. И вот тут-то ждало самое плохое — наст под ногами стал ломаться. Ступишь неловко — по пояс. Встанешь, пройдешь несколько шагов — снова проваливаешься. Собаки — те легонькие. Да и парнишка, который ночью прибежал, также сухой. А меня наст не держит.
Дорога в двадцать километров заняла шестнадцать часов.
Старая женщина умерла ночью. Сейчас с ее половины раздавались громкие взрывы хохота.
Я взял пачку чая, пачку сигарет и пошел отдавать приношения — обычай!
Возле покойной, которая лежала на полу среди комнаты, сидели старички старше шестидесяти. Они успели приехать, пока я шествовал по собачьему следу самой короткой дорогой.
Старички вспоминали что-то веселое.
Мою красивую сумочку с чаем и табаком тотчас же развязали и передали чай на кухню — по принадлежности, а сигареты положили отдельно.
— Когда хоронить? — спросил я у ее формального мужа — молодого красавца, известного бригадира оленеводов Юры Нутескина. Юре старуха досталась согласно левирату. Она была женой покойного старшего брата.
— Наверное, послезавтра, — Юра элегантно стряхнул пепел с дорогой болгарской сигареты (он только что возвратился из Болгарии — посылали отдыхать как лучшего оленевода). — Еще не вся ее родня приехала.
— Пойдем к нам, — предложил я Юре.
— Пойдем. — согласился он.
Мы сидели, пили чай.
— Ты чего, так никогда женат и не был больше? — спросил я его.
— Почему? — улыбнулся Юра. — Мне эту старуху записали, когда я еще только школу кончил. Родня навалилась, говорят, нельзя старый закон нарушать. Как ты бросишь свою жену?.. Ну я и согласился. Ладно, пускай ее за мной запишут… Ну а у меня сын есть в другом месте. Не слыхал?
Я, конечно, слыхал об этом.
— Эта старуха ко мне без детей перешла. Вроде бы на иждивение… Я, конечно, дурака свалял. Очень старшего брага любил и хотел показать, что не брошу его вдову… Ерунда, конечно…
— Юра, а старшие братья как обращались с женами младших?
— Никак… Старшие на них и смотреть не могли.
— И после их смерти?
— Неважно, при жизни ли или же после смерти — не могли старшие даже думать о младших.
Мне стало ясно — человеческое немногочисленное общество заботилось о восполнении слабого и небольшого коллектива.
Мужчины всегда чаще гибнут. Получается — чем дольше живет мужчина, тем меньше у него остается брачных партнеров. Под старость — совсем мало. Наоборот, чем старше женщина, тем она обеспеченней брачными партнерами. Если у нее умирает один муж, то ту г же появляется другой. Женщина и материально остается обеспеченной, и может продолжить род. А для рода было очень важно, чтобы он продолжался.
Для покойницы шили одежду ночью. Шкуры были выделаны заранее, выкроены. Женщины делали стежки редкие, слабые. Они сметывали одежду, что называется, на живую нитку.
— Почему так? — спросил я у Юры.
— Так ее же провожают к верхним людям. Там же все наоборот.
— Верно, верно. Как я и сам не догадался? У верхних людей все наоборот.
— Если кухлянку сшить слабо и без узлов, — поясняет Володя Кёргувье, — то она, как старики верят, будет носиться в верхнем мире долго, будет прочной.
Разбудили меня потом часу в шестом. Проводы.
Одежда была готова, и старуху обряжали. Я пришел к тому времени, когда одевали кухлянку, капюшоном на лицо. Женщины, которые возились со старухой, держали во рту пучки травы — заткнули себе рот на всякий случай. Руки их также были перевязаны выше локтей травяными веревками.
Все, что с покойником связано, у всех, пожалуй, соблюдается более или менее строго. Как бы человек ни был цивилизован, а все кажется, что с покойными и самим покойнее обращаться по старинке.
Когда старуха была одета, то на нее положили камешек и палочки, связанные крестиком.
— Зачем? — спросил я Володю Кергувье.
— Сам не знаю, — ответил он. — Только так всегда делают.
— Ну, пошли, — сказала одна из женщин, поднимаясь с корточек.
— Пошли! — отозвалось несколько голосов.
Люди один за другим, поочередно перешагнули через старухины ноги, ударив по ним пяткой, и «хоркали» по-оленьему.
Хитрые люди! Вдруг старухе захочется позвать с собой кого-либо из присутствующих! Надо ей показать, что здесь нет людей. Мы не люди. Мы — олени.
Вышли на улицу.
Погребальные нарты готовы. Обычные изящные женские нарты. Очень похожи на те, что используют для гонок.
Старуху положили ногами вперед — совсем по-христиански. Над ее головой повесили ее нож в ножнах, кружку, мешочек с жиром, кусочками меха, тряпочками, принадлежностями для шитья… Что еще надо женщине, прожившей почти весь век в непрерывном кочевье?
