Чэй Блайт - Немыслимое путешествие
Во время таких шквалов я пою или понукаю «Бритиш стил»: «Давай, «Брит», дуй во весь опор! Покажи дорогу к дому. Морин и Сэмэнта ждут!» Изображаю, будто подхлестываю своего скакуна. Возможно, в пересказе это звучит смешно, но без этих маленьких уловок я совсем мог раскиснуть. А так я хоть и проклинал в душе шквалы, держался довольно бодро.
Несмотря на непогоду, 7 февраля мне удалось связаться с Веллингтоном и принять все радиограммы. Кроме того, поймал Англию — почти вся программа была посвящена положению в Ирландии, и я страшно расстроился. Занимался хозяйством, жарил картофель и уронил сковороду, когда яхта скатывалась с волны. Масло разбрызгалось, испачкало весь камбуз.
9 февраля радио Чатема передало штормовое предупреждение. Анекдот, да и только: меня уже три дня трепали штормы. В этот день я пересек демаркационную линию времени, однако не стал сразу менять дату — не все ли равно, когда это делать…
Весь следующий день, 10 февраля, я дрейфовал с голыми мачтами — по всем признакам, нагрянул чатемский шторм. Сила юго-западного ветра колебалась от 9 до 10 баллов. Не очень-то приятно для нервов ждать, когда на яхту обрушится исполинская волна. Я попытался сделать несколько снимков, но только намочил камеру. Тогда я расправился с огромной порцией рагу и частично наверстал упущенный сон.
Шторм, как обычно, сменился штилем, и я решил устроить задним числом «бернсовскую вечеринку». Закрепил шкоты, потом причесался, почистил зубы и приготовил ужин. Пришлось жонглировать кастрюлями, ведь у меня было всего две горелки, но вечеринка состоялась. Рубец удался на славу, с ним хорошо пошла стопочка виски. Я громко читал стихи Бернса, спел все шотландские песни, какие только помнил, выпил за здоровье всех моих друзей. И лег спать.
Я проспал двенадцать часов и проснулся с дикой головной болью, которой хватило на целый день. Поделом!
Впрочем, я не очень раскаивался, тем более что грандиозная вечеринка помогла мне встряхнуться. Непрестанный поединок с волнами совсем вымотал из меня душу, а тут я хорошо отключился, выспался и как будто пришел в себя.
До Новой Зеландии оставалось всего 500 миль. Мне попался заблудший буй, стали появляться новые птицы — верные приметы, что земля близко. Того и гляди, начнут встречаться пароходы. И я решил на ночь поднимать на мачте топовый огонь — столкновение сейчас было бы совсем некстати!
Учитывая, что несколькими днями раньше была пройдена демаркационная линия времени, я внес 14 февраля поправку в свой календарь. Настроение у меня было приподнятое. Ведь я пересек 180° долготы и теперь считал уже градусы восточной долготы от Гринвича. Следовательно, я обогнул половину земного шара, дальше что ни меридиан, то на один градус ближе к дому, тогда как до сих пор каждый меридиан воспринимался только как ступенька к 180°. Отмечая это событие, я открыл очередную банку креветок. И с радиосвязью все наладилось. Я связался не только с Веллингтоном, но и с Оклендом. Веллингтон передал предупреждение о тропическом циклоне «Дора». Правда, до тропиков было далеко, и я надеялся, что циклон обойдет меня стороной.
Поскольку до земли и зоны оживленного судоходства оставалось немного, я всю ночь сидел на руле и только под утро ложился на час-другой. 15 февраля выдался отличный день, правда, ветер был тихий, а раза два он и вовсе пропадал. Был момент, когда я основательно испугался. Я стоял на носу и грезил, наслаждаясь чудесной погодой, вдруг впереди показались буруны. «Риф!» — пронеслось у меня в голове, и я бросился к румпелю. А в следующую секунду я разглядел, что это никакой не риф, а просто кит всплыл на поверхность. Я облегченно вздохнул.
Несколько дней штили чередовались с тихими ветрами, но солнце сияло вовсю, и я отдыхал, используя, так сказать, перерыв перед вторым таймом. 17 февраля встретил первое рыболовное судно — точнее, я видел только его огни. В этот день кончилась первая цистерна пресной воды; она хорошо послужила. Я сказал себе, что в следующий дождь надо будет начать собирать воду. Но острой нужды в воде я не испытывал, а в такую отличную погоду о дожде не хотелось думать. Лежа на солнце, я читал Агату Кристи.
18 февраля я решил, что пора кончать перерыв и снова впрягаться в лямку. Погода все еще была штилевая, но я старался ловить каждое дыхание ветра. Через Новозеландское радио состоялось три радиотелефонных разговора, а члены Новозеландского клуба яхтсменов, огибавших мыс Горн, прислали радиограмму: «Счастливого плавания. Восхищены вашей отвагой». Приятно, ничего не скажешь.
На «Морской ведьме» навстречу мне вышли телевизионщики, и я полночи просидел у передатчика, наводя их на яхту. Около полудня они наконец нашли меня и взяли интервью для телевидения. Я был рад снова видеть людей, и мы достойно отметили это событие, хотя, разумеется, никто из них не ступил на борт «Бритиш стил». У телевизионщиков были с собой только крепкие напитки, так что я поделился с ними пивом. Обычно журналисты угощают вас пивом. Я с удовольствием поменялся с ними ролями, и ведь мое пиво обогнуло вместе со мной половину земного шара.
Однако светская жизнь скоро начала меня утомлять. Только «Морская ведьма» отошла, как последовало еще три радиотелефонных вызова. Конечно, мне было приятно поговорить с живым человеком, да и лестно, что люди мной интересуются, но нельзя же целый день только и делать, что отвечать на телефонные звонки! Мне надо было продолжать свой путь, то есть уходить от Новой Зеландии. А фалы все заедали, и, когда я задумал сменить стаксель № 1, его так заело, что пришлось поработать лебедкой.
По-прежнему держался штиль. Погода была чудесная, ничего не скажешь, но она меня уже не радовала, мне нужен был ветер. Я получил приятную радиограмму: «От яхтсменов Отаго. Попутных ветров и быстрого хода. Гордон Кэли, председатель яхт-клуба Отаго». Поскорее бы начались эти попутные ветры!
Прокладывать курс здесь было далеко не просто. Огибая Южный остров, я, чтобы выиграть время, решил идти через пролив Фово, отделяющий Южный от острова Стюарт. Он всего около 25 миль в самом узком месте, и в нем хватает рифов и островков, глядеть надо в оба. Временами ветер ослабевал настолько, что яхта лишь еле-еле слушалась руля. Это осложняло мою задачу — и усиливало досаду. Я поймал себя на том, что становлюсь вспыльчивым, как мальчишка. Когда одна волна захлестнула палубу и окатила меня, я сорвал с себя мокрый джемпер и швырнул его за борт, чуть не плача от злости. Потом мне было очень стыдно.
Труд — лучшее лекарство от нервов, но в жару и безветрие меня совсем не тянуло работать. Я забрался на мачту и укрепил краспицу, потом составил список других текущих дел, однако ленивый ход и меня превратил в лентяя, приходилось силой заставлять себя что-то делать.
