Фарли Моуэт - Путешествие на Коппермайн
Теперь Медные индейцы больше не предлагают, как бывало, другим северным индейцам медь для обмена, а выменивают все необходимое за пушнину. Причем установилось негласное правило, что за все товары с Черчилл они должны платить вдесятеро дороже, чем северные индейцы. Поэтому топор, купленный на фактории за одну бобровую шкуру, достается этим людям с наценкой в тысячу процентов. За небольшой латунный чайник они платят шестьюдесятью куньими шкурками или двадцатью бобрами в других видах меха. Под «бобрами в других видах меха» надо понимать следующее: для облегчения торговли с индейцами Компания Гудзонова залива ввела в качестве стандарта для оценки остальной пушнины шкуру взрослого бобра. Получается, что отдельные наиболее ценные виды меха идут по четыре бобра за шкурку, а самые дешевые стоят так мало, что только двадцать шкурок составят одного бобра. Именно в смысле единицы обмена и следует понимать выражение «один бобр».
Наши основные поставщики — индейцы обычно покупали всю пушнину, которую они потом приносили на факторию Компании, именно у Медных индейцев или у их соседей, индейцев племени догриб, живущих еще дальше к западу. Северные же индейцы обитали на территории, бедной пушным зверем, а так как они находились в состоянии войны с атапасками, то продвигаться далеко на юг, где можно было добыть много шкурок, они не могли. Поэтому вся выручка Компании и составляла не более шести тысяч бобров в год — выменянных у Медных индейцев и догрибов оленьих шкур и пушнины.
Теперь, когда я заношу эту запись в дневник, установился мир между индейскими племенами, который значительно способствовал благоденствию как северных индейцев, так и Компании. Благоприятное его воздействие выразилось и в увеличении количества выменянной пушнины — до одиннадцати тысяч бобров в год. Причем в выгоде остаются не только Компания, но и северные индейцы, которые пожинают богатые плоды, когда им открывается доступ в богатые и изобильные земли атапасков.
Но здесь, хотя мне и придется отступить на время от записей, относящихся к моему путешествию, я должен перенестись в будущее и вставить одно трагическое дополнение к рассказу о конечных результатах установления мира между северными и южными индейцами.
Через несколько лет после завершения моего похода кто-то из северных индейцев, навещая своих друзей на юге, заразился от них оспой. А еще через два года от этой болезни вымерло девять десятых всех северных индейцев, включая тех, кто вел торговлю с факторией на реке Черчилл. Те же, кто выжили, последовали примеру атапасков и занялись торговлей с канадцами[17], к тому времени закрепившимися в южных областях.
Так получилось, что уже в ближайшие несколько лет выявилась моя близорукость, ибо и Компании было бы больше выгоды, и страна северных индейцев не опустела бы, если бы эти племена по-прежнему воевали с южными индейцами. К тому же сейчас невозможно оценить вероятный прирост доходов от торговли и постоянных сношений с племенами Медных индейцев и догриб. Как бы то ни было, они, отрезанные от фактории обезлюдевшими территориями северных индейцев, вскоре опять вернулись в изначальное состояние, — между двумя племенами из-за оставшихся у них железных предметов вспыхнула война. В результате оказалось уничтоженным практически все племя Медных индейцев.
До моих походов и короткое время после них еще предпринимались кое-какие попытки убедить индейцев этих двух отдаленных племен посетить основанный Компанией Форт на реке Черчилл. Им отправляли множество подарков, чтобы вызвать желание наведаться на факторию, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. Несколько Медных индейцев побывали там в качестве слуг северных индейцев и были отправлены обратно, одаренные щедрыми подарками для своих соплеменников, но все эти подарки оседали у северных индейцев, обиравших своих слуг дочиста, как только они покидали крепостную ограду.
Вне всякого сомнения, дело тут было в дальновидном решении индейцев-посредников предотвратить, насколько это в их силах, установление прямого торгового сношения, которое сильно поколебало бы их влияние и пагубно отразилось бы на выгоде. Вдобавок ко всему против налаживания постоянной торговли с факторией действовали стойкие суеверия, поэтому очень мало кто осмеливался пускаться в столь дальний путь из-за опасения, что резкая перемена питания и воздуха в высшей степени неблагоприятно скажется на их здоровье — ведь из каждых троих, ушедших на факторию, обратно добирался едва один. И если причина, которую приводили для объяснения этого, явно относилась к сфере предрассудков, то гибель Медных индейцев в пути была весьма прискорбным фактом, и настоящая причина крылась в предательстве и бессердечии северных индейцев.
Незадолго до начала моего первого похода вождь Килшайс взял под свое покровительство двенадцать отправлявшихся в крепость с большими тюками мехов Медных индейцев. Они еще не дошли до крепостной стены, когда Килшайс и его подручные выманили у них всю пушнину в качестве платы за еду и охрану и к тому же заставили нести дальше тюки с мехами, теперь уже перешедшими к северным индейцам.
Прибыв в Форт, Килшайс поставил в заслугу исключительно себе доставку на факторию богато нагруженных мехами путников и всячески заверял коменданта, что теперь благодаря стараниям и усердию его, Килшайса, можно ожидать значительного увеличения поступления пушнины. На этом основании одного из Медных индейцев стали именовать вождем и одаривали приличествующими его титулу знаками внимания все время, пока он был в крепости, а также при прощании, когда вместе со спутниками, навьюченными подарками, он уходил в обратный путь.
Комендант вел себя, как ему и подобало, гостеприимно и с достоинством, но, хотя действовал он из самых благих побуждений, его поступки привели к противному. Килшайс со своими подручными не удовлетворились дележом вырученного за чужую пушнину добра и вознамерились отобрать еще и то, что подарил этим несчастным комендант.
Так как у них не хватило духу сразу убить Медных индейцев, они задумали гнусный план — высадить их на голом острове. Отняв все, что было у несчастных, Килшайс бросил их обоих погибать от голода. Когда я возвращался в Форт, то видел на острове их кости, но комендант еще несколько лет ничего не знал о случившемся, так как его боялись настроить против «капитана» Килшайса.
Похожая история чуть было не приключилась еще с одним Медным индейцем, присоединившимся ко мне в тот раз. Переправляясь через реку Сил, мы взяли только узел юноши, а его самого бросили на противоположном берегу. Один лишь Матонаби решил все-таки его перевезти. Дул такой сильный ветер, что Матонаби разделся донага, чтобы, если каноэ перевернется, одежда не потянула его ко дну, но все обошлось благополучно, и скоро они вместе со спасенным были уже вместе с нами, к явному неудовольствию тех, кто обязался заботиться о юноше.
