Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»
Итак, сэр Гамильтон оказался совершенно один. Поэтому, едва только он услыхал аристократическое имя нового пассажира, как сразу понял, что небо послало ему настоящего джентльмена, и попросил Томпсона познакомить их. Благородный англичанин и благородный португалец обменялись рукопожатием. По тому, сколько искренности и открытости они вложили в этот жест, было видно, что они нашли друг друга!
С этой минуты барон буквально не отходил от португальца. У него наконец был друг! Во время обеда на борту корабля он завладел доном Игину, усадил рядом с собой. Дон Игину принимал все эти знаки внимания с подобающей почтительностью.
За столом собрались все, кроме молодоженов. Их постоянное отсутствие казалось всем естественным.
Томпсон взял слово.
— Я думаю,— сказал он,— что выражу общее мнение, если поблагодарю дона Игину да Вега за труд, который он взял на себя этим утром.
Дон Игину сделал протестующий жест.
— Ну конечно же,— настаивал Томпсон.— Без вас, сеньор, нам не удалось бы так быстро и обстоятельно осмотреть Ангру. Я хотел бы знать ваше мнение: чем можно заполнить вторую половину дня?
— Но разве вы не знаете, что сегодня Троица![69] — вскричал дон Игину.
— Троица? — повторил Томпсон.
— Ну да. Один из самых главных католических праздников, отмечаемых здесь особенно торжественно. Я занял место, откуда хорошо будет видна процессия с крестом.
— Чем он примечателен, этот крест? — осведомился барон.
— Своей ценностью,— ответил Игину.— Стоимость драгоценных камней, украшающих его, превосходит шесть миллионов франков.
Томпсон был в восторге от нового пассажира. Высокомерию и важности Гамильтона не было предела.
Дон Игину, покидая борт «Симью», счел нужным дать совет, ужаснувший многих пассажирок.
— Дорогие друзья,— сказал он,— мне хотелось бы вас предостеречь…
— Слушайте внимательно,— поддержал его Томпсон.
— По мере возможности избегайте толпы.
— Это будет нелегко,— заметил Томпсон, показывая на улицы, заполненные народом.
— Да,— согласился дон Игину.— Все же пытайтесь избегать контактов.
— Но почему? — полюбопытствовал Гамильтон.
— Мой дорогой барон, об этом не совсем удобно говорить. Дело в том, что жители этого острова не совсем чистоплотны, они страдают двумя болезнями. Название одной очень непристойно, речь идет о чесотке. Что касается другой…
Дон Диего остановился, как бы затрудняясь найти мало-мальски приличные слова. Томпсон, которого не пугали никакие трудности, пришел к нему на помощь. Обратясь к пантомиме, он снял шляпу и энергично покрутил у виска, вопросительно глядя на дона Игину.
— Совершенно точно,— подтвердил тот посмеиваясь, тогда как дамы отвернулись, шокированные таким натурализмом.
По совету дона Игину туристы шли по самым безлюдным и пустынным улицам, тогда как толпа сосредоточилась на тех магистралях, где должна проходить процессия. Они все же встретили несколько человек, оборванных, растрепанных и грязных.
— Просто разбойники! — отозвалась Элис.
— Вот именно! — подтвердил Томпсон.— Вы знаете, кто эти люди? — спросил он у дона Игину.
— Не больше, чем вы.
— Не переодетые ли это агенты полиции? — предположил Томпсон.
— Тогда надо признать, что они переодеты очень искусно! — насмешливо воскликнула Долли.
Вскоре колонна вышла на площадь, где под палящим солнцем собрались толпы людей.
— Располагайтесь здесь, дамы и господа,— сказал Игину.— Я воспользовался своим знакомством с правителем Терцера, чтобы занять место у дворца.
Все принялись благодарить португальца.
— Теперь,— продолжал Игину,— позвольте ненадолго вас покинуть. Перед отъездом я должен еще кое-что сделать. Впрочем, я вам больше не нужен. Вы всё отлично отсюда увидите и, думаю, примете участие в праздничном представлении.
С этими словами Игину поприветствовал всех и исчез в толпе. По всей видимости, он нисколько не боялся заразиться. Туристы тотчас же о нем забыли. Приближалась пышная праздничная процессия.
По широкой улице, которую полиция освобождала перед кортежем, в благоухании ладана двигались золотые и серебряные знамена, статуи, хоругви. Среди белых платьев девушек сверкали мундиры; голоса, сопровождаемые трубами и литаврами, возносили к небесам молитвы тысяч верующих, а в церквах раздавался перезвон колоколов, славящих Спасителя.
Верующие пели:
«Иисусе, Иисусе!»
Зрелище было великолепным. Вот показался епископ в фиолетовом облачении, красиво контрастирующем с ослепительным золотом его балдахина[70]. Он шел медленно и осторожно обеими руками держал драгоценный ковчег. Впереди несли крест. Его камни отражали солнечные лучи тысячами разноцветных брызг.
Внезапно какое-то грубое вмешательство расстроило процессию совсем близко от епископа. Не понимая, что происходит, подхваченная волной любопытства, толпа подалась вперед.
Но никто ничего не увидел. И англичане, хотя место, где они стояли, было очень удобным, не поняли, что же происходит. Балдахин качался словно корабль на волнах, затем вместе с крестом исчез в гигантской воронке толпы, как в морской пучине. Раздались крики, вопли. Взвод полиции во главе кортежа тщетно пытался остановить поток бегущих. Вот и все, что можно было увидеть.
В какой-то момент кордон полицейских был прорван, и туристы, невольно став частью обезумевшей толпы, оказались вовлеченными в общий людской поток.
Встав рядом, Роже, Джек и Робер охраняли Элис и Долли. Им помогло то, что они стояли в углу, в тупике.
Все кончилось внезапно. Площадь как-то сразу оказалась пустынной.
Там, где как в водовороте исчезли епископский балдахин и крест, сейчас были только полицейские, они нагибались, поднимались, приходили, уходили, вынося жертвы непонятной паники. Как всегда, они прибыли слишком поздно.
— Мне кажется, что мы вне опасности,— сказал Робер.— Но я думаю, нужно вернуться.
— Куда? — осведомился Джек.
— На борт «Симью». Все происходящее, в конце концов, нас не касается, и, я полагаю, надежнее всего мы будем чувствовать себя под английским флагом.
Присутствующие не могли не согласиться с этим доводом и поспешили добраться до корабля. Там уже собралось большинство пассажиров, оживленно обсуждавших удивительное событие. Некоторые возмущались, и, конечно, не последним среди них был сэр Гамильтон.
— Позор! Позор! — повторял он на разные лады.
