Сергей Обручев - По горам и тундрам Чукотки. Экспедиция 1934-1935 гг.
Темнеет, и ехать дальше нельзя. Новая непредвиденная ночевка!
Мы благословляем судьбу, что завязли у самых кустов: ночью 54° мороза, слышен шорох замерзающего дыхания, и без дров было бы жутко. Какая разница здесь по сравнению с морским побережьем: в Певеке в эту дни температура не спускалась ниже 40°. Отъехав на 100 км в глубь страны, мы уже попали в область гораздо более резкого континентального климата.
Следующий день — еще суровее. Днем 51° мороза. Чтобы не заморозить моторы, мы решаем идти полным ходом, какие бы препятствия нам ни встретились. И вот мы мчимся со скоростью 50–60 км в час по равнине к далеким холмам Чаанай. Приближается широкая полоса кустов р. Алькаквунь — следующего притока Чауна; виден широкий чистый прогал в зарослях и, засыпанные снегом обрывы русла. За рекой — плоский перевал через холмы Чаанай, и затем аэросани мчатся вниз в долину р. Мильгувеем. Могу вас уверить, что при 50° мороза даже в меховой маске чувствуешь себя скверно — ведь нужно непрерывно смотреть вперед, чтобы вовремя заметить предательский овраг, грозящий катастрофой. Маска быстро превращается в ледяной ком, примерзающий к носу и рту, нельзя ни снять ее, ни спрятать голову от ветра; и ждешь с нетерпением, когда же конец пути или хотя бы авария.
Мы пересекаем следы кочевки, Укукай машет рукой на юг, и мы поворачиваем вдоль следов. При такой скорости трудно разобрать, в какую сторону шла кочевка, и, только проехав километров пять, мы различаем, что следы копыт идут на север. Поворот по кругу — и назад. За нами в морозной мгле мчится вторая машина, и за ней клубится облако мелкой снежной пыли. Кричать бесполезно — только размахивая руками, мы объясняем причину поворота.
Пройдя вдоль Мильгувеем несколько километров на север, мы замечаем в стороне белый конус яранги. Издали белые оленьи шкуры, ее покрывающие, почти неотличимы от снега. Возле яранги никого нет — может быть, жители испугались аэросаней и спрятались внутри? Но нет, вход закрыт и не видно никаких признаков жизни. Укукай советует ехать дальше на север.
Вскоре мы различаем вдали еще несколько яранг. В хорошую погоду на равнине ярангу можно увидеть за пять-восемь километров, а если она стоит на склоне горы, то и дальше. Издали яранги похожи на маленькие кочки. На этот раз возле яранги видны люди, олени, собаки. Мы останавливаемся в некотором расстоянии, чтобы не пугать чукчей, и встреча с ними происходит на нейтральной почве.
К нам выходит глава стойбища, председатель артели, Котыргын («Встающий»). У него редкое для чукчи лицо совершенно русского типа, светлокожее, румяное, с светлыми усами. Вероятно, примесь русской крови в прошлом. Одет он хотя и не богато, но очень изящно и встречает нас весело и просто, как будто каждый день видит аэросани. С ним ребятишки и женщины. Механики подводят сани к ярангам и устанавливают в ряд с ними.
Это стойбище оленеводов-бедняков, которые все вместе имеют сотню оленей и принуждены для пропитания обращаться к подсобным промыслам. Они стоят здесь, в равнине Чауна, вблизи устья Мильгувеем, почти всю зиму и ловят рыбу — гольцов, которые из моря поднимаются вверх по реке.
У чукчей-рыболовов
На этом олене пойди, — говорит,—
дойдешь до озера, там кругом трава.
Из чукотских сказокНас приглашают в полог к Котыргыну. Полог — это внутреннее помещение яранги, которое у оленеводов делается из оленьих шкур мехом внутрь. У Котыргы-на полог очень мал, и когда мы все влезаем в него, то сидящим сзади приходится опираться спиной о стену полога. Высота полога невелика — можно лишь стоять на коленях. Кроме Котыргына в пологе еще несколько гостей и хозяйка, которая будет разливать чай.
На маленькую доску ставят фарфоровые блюдечки, и хозяйка наливает в каждое немного чаю. Чукчи в Чаунском районе в то время почти никогда не употребляли кружек и стаканов; и в самом деле, привыкнув пить из блюдечек, находишь, что это очень удобно; чай не обжигает рот, как в эмалированной кружке, и не успевает остыть, он всегда имеет приятную среднюю температуру. Хозяйка сама не предлагает чаю, но, если ставишь блюдечко на дощечку, она тотчас наливает новую порцию.
Пол в пологе устлан шкурами оленей, а у дальней стенки светит эек — первобытная лампа, чаша, которую раньше делали из камня; теперь для этой цели пользуются железными тазиками. В нее налит нерпичий жир. или жир из толченых оленьих костей, а на переднем краю, лежит вместо фитиля узкая грядка мха, который и горит тусклым и ровным светом. Время от времени хозяйка подправляет мох палочкой.
Чай дают без всякой закуски, но мы принесли с собой угощение— мешочек сухарей. Это пока еще большая редкость в тундре, поэтому в глубине полога раздается почтительный шепот: «кау-кау» (хлеб). Перед уходом я оставляю остатки сухарей хозяину, хотя и с некоторой болью в сердце, ибо килограмм, который истрачен сегодня на угощение, составляет четвертую часть нашего запаса.
До чая никаких деловых разговоров вести нельзя. Только после чая Укукай начинает медленный разговор на волнующую нас тему — возможность найма легковых оленей для поездки в глубь Анадырского плато. Я хочу достичь таинственного озера Эльгытхын, расположенного в верховьях одного из притоков Анадыря, р. Белой.
Об этом озере давно уже рассказывали русским путешественникам чукчи; геолог П. И. Полевой, исследовавший в 1912 г. Анадырский край, пытался проникнуть к озеру, но его проводники не могли найти дороги. Только в 1933 г. при изучении Чукотского края с самолета мне удалось найти это озеро и увидеть его темно-синие воды в глубокой впадине в середине сложенного лавами плато. Его круглая форма и окружающее кольцо гор привели меня к убеждению, что озеро это образовалось в результате вулканического взрыва и заполняет кратер или трубку взрыва. Теперь надо было проверить это предположение, изучив окружающие озеро горы.
Здешние чукчи слыхали про это озеро, которое они называют по-коряцки Эльгики (в XVIII в. вблизи озера жили коряки).
Котыргын не бывал на этом озере, но поблизости есть чукча Тнелькут, который там кочевал летом. Завтра он должен быть здесь, и, может быть, его удастся уговорить свезти нас на озеро.
Укукай остается в пологе (он собирается провести завтра собрание по делам нацсовета), а мы отправляемся побродить по поселку. Ребятишки играют между ярангами, несмотря на такой мороз. Они хорошо укутаны в меховые комбинезоны; у самых маленьких рукава совсем зашиты, чтобы не попал снег, и они похожи на маленьких медвежат. Грудные дети завязаны в меховые мешки, в которых сзади сделан клапан — «макы», куда кладется мох пополам с оленьей шерстью; эту подстилку меняют несколько раз в день.