Игорь Зотиков - Год у американских полярников
— Итак, джентльмены, я обещал вам принести флаг Советского Союза и, поместив его на доску, рассказать о нем и историю его создания. Я принёс флаг и сейчас повешу его… — Я отвернулся от аудитории и стал кнопками прикреплять верхний край флага к податливой доске. Опять мёртвая тишина в классе поразила меня, возникло какое-то осязаемое напряжение… Я жал на кнопки, но сегодня руки плохо работали, и кнопки ломались одна за другой. И никто не подошёл помочь. Наконец я укрепил флаг и повернулся к классу. Напряжение уже спало немножко. Большинство просто с любопытством рассматривало флаг. Только Боб Докарт, сидящий на первой парте, смотрел в сторону, он даже загородился ладонью, чтобы случайно не увидеть флага… Постепенно мой медленный рассказ по-русски и по-английски захватил многих. В перерыве многие подходили, трогали флаг, рассматривали ближе.
На другой день история с флагом стала известна во всем Мак-Мердо. Я и раньше понял: всё, что делается в русском классе, известно всем.
Однажды ко мне подошёл командир авиационной эскадрильи, которая зимовала в Мак-Мердо, и сказал, что лётчики и механики приглашают меня на «вечер знакомства». Они хотят, чтобы я выступил перед ними, рассказал что-нибудь о Советском Союзе, о котором они знают так мало.
Целую неделю я думал, что бы рассказать на этой встрече, и вдруг решил: покажу им мои кинофильмы.
Уже несколько лет назад я купил маленький, любительский киноаппарат «Пентака» с шириной плёнки 8 миллиметров. Этим аппаратом я снимал везде, и особенно в отпуске: жена и дети возятся где-то у деревенского домика на Истринском водохранилище, младший четырехлетний сын уплетает арбуз величиной с него самого, а вот мы — дикие туристы — на песчаном пляже под Одессой, и вся компания радостно резвится в волнах Чёрного моря. Вот и ещё один фильм, который снял для меня мой друг Володя Шульгин, когда я был на моей первой зимовке. Этот фильм под названием «Зотиков — сын человека» о том, как рос без меня мой младший. Ведь когда я уехал тогда в Антарктиду, сыну было лишь три месяца, а когда вернулся, ему исполнилось уже два года. И вот Шульгин и другие мои друзья приезжали несколько раз ко мне домой и снимали: сын на руках у жены, сын с бабушкой, сын с дедушкой, оба сына и моя племянница. Все эти «агу-агу» вроде бы близки были только мне. Но что-то подсказывало, что эти фильмы будут интересны здесь для всех. И я попросил, чтобы на вечер принесли экран и восьмимиллиметровый проектор, сказал, что покажу фильмы о доме, которые взял сюда для себя. Новость была воспринята с энтузиазмом.
В назначенный день, точно в пять часов, то есть после конца официального рабочего дня, я открыл дверь большого полубарака-полуангара, на стене которого был нарисован карикатурно огромный весёлый пингвин с сигаретой в клюве, с голубым синяком под глазом, с ярко-красными следами поцелуев женских губ, с чётким черным следом сапога на белоснежной груди, из которой торчали в стороны несколько перьев, наполовину выдранных в потасовке. Под пингвином была надпись: «Авиаэскадрилья Ви Икс Шесть». Этот незадачливый битый гуляка и повеса пингвин был эмблемой эскадрильи, и его изображение с гордостью носили на груди и рукаве почти все её офицеры и солдаты.
На двери дома висело объявление о том, что сегодня состоится вечер встречи с советским обменным учёным. Эта встреча начинает серию вечеров-встреч с интересными людьми Мак-Мердо и Базы Скотта.
Я открыл дверь и вошёл в барак. По-видимому, здесь была одно время казарма, потому что вся противоположная входу длинная стена дома была заставлена нагромождёнными друг на друга пружинными кроватями со стёгаными матрасами. Центр этой кроватно-матрасной стены был прикрыт двумя большими белоснежными простынями, на которых висели большой звёздно-полосатый американский флаг и рядом… такого же размера красный советский флаг.
Одна половина помещения была заставлена лёгкими переносными столиками, а вторая, ближняя к экрану, была свободной. По залу ходили люди в зелёных рубашках с изображением помятого пингвина-гуляки на груди или рукаве. Рубашки заправлены в такие же хлопчатобумажные зелёные брюки. На ногах тоже что-то зелёное вроде сапог, верхняя часть их матерчатая, стёганая, а нижняя — литая резиновая галоша. Среди множества малознакомых молодых лиц узнал своих учеников-лётчиков. Меня ждали. Командир лётчиков заспешил навстречу, начал знакомить со своими людьми.
Наконец все собрались, сели за столики, и командир официально после короткого вступления представил меня. Я вышел вперёд. За столиками сидели в основном ещё безусые юнцы лет по двадцати и с любопытством смотрели на меня. И мне стало вдруг не по себе. Ну зачем им эти мои фильмы?
Я рассказал в двух словах о том, зачем приехал на Мак-Мердо, и извинился, что буду показывать фильм, не предназначенный для широкого экрана. Погас свет, застрекотал аппарат, и я начал, понемногу увлекаясь, пояснять непритязательные картинки обычной жизни. Ещё не кончился первый большой ролик, а я уже чувствовал — это то, что надо. Зрители сидели не шевелясь, напряжённо вглядываясь в сменяющие друг друга картинки простого быта так, будто это был захватывающий приключенческий фильм. Но вот фильм кончился, зажёгся свет, и наступила мёртвая тишина. Все, казалось, даже забыли про меня, занятые своими думами. И вдруг встал высокий курчавый негр, механик вертолёта, на котором я часто летал. Очень серьёзный, не обращаясь ко мне, не замечая меня, он повернулся к зрителям и сказал медленно, раздумчиво и громко:
— А ведь они такие же люди…
После этого все вспомнили про меня и начали хлопать.
Вдруг один из офицеров, сидящих за передним столиком, встал, вынул из кармана трубочку и засвистел в неё. Парни вскочили, мгновенно превратившись в военных, строящихся в шеренгу. Через минуту шеренга зелёных людей уже стояла вдоль свободной, длинной стены помещения. Командир Джонсон подошёл ко мне и вывел на свободное пространство.
— Доктор Зотиков, вы много летали с нами этой осенью, вы зимуете с нами и делите все тяготы полярной зимы. И вы оказались хорошим товарищем. Я связался по радио с командиром эскадрильи комендером Галлупом, и он поручил мне от его имени объявить вам, что вы принимаетесь в почётные члены нашей эскадрильи. В данном случае это почётное, но шуточное звание, поэтому здесь не имеет значения, соответствует ли такое действие реальному состоянию отношений между нашими странами. А теперь получите диплом.
Все захлопали.
— А теперь, сэр, мы хотели бы спросить у вас, — сказал Джон, улыбаясь, — не могли бы вы в знак дружбы подарить эскадрилье ваш флаг? Мы обещаем, что когда вернёмся домой, в Лонг-Айленд, в США, то поместим его на достойное место в музее эскадрильи.
