Борис Норд - Льды и люди
Я и Ходов, ленинградский коротковолновик, едущий зимовать на Северную землю, несем железное знамя Советов. Знамя весит несколько десятков килограммов. Древко его сделано из массивной железной трубы, самый флаг — из крашеного толстого кровельного железа. Сапоги смачно хлюпают в бледно-зеленом мху прибрежного болота. Соразмерив движения, мы упруго перепрыгиваем с Ходовым ледниковый ручей. Изумрудный пышный мох всасывает сапог до щиколоток. Флаг режет плечи. Но вот мы выбрались с отмели на коренной берег. Захрустели мелкие, острые осколки камней — прах древних валунов. Мы спешим к огромным, в два человеческих роста, валунам. У них толпятся все приехавшие раньше на первой шлюпке.
Достигнув валунов, мы с Ходовым бережно передаем флаг в руки Шмидту. Шмидт подымает флаг. Влажный ветер с моря. Флаг тоскливо скрипнул, повернувшись на железных петлях. Закрыв глаза, я ярко представляю себе, как он будет скрипеть в одиночестве, в снежные штормы, в темноте полярной ночи. Призрачные, неживые лучи северного сияния будут вырисовывать в его прорезах серп и молот и серебряные буквы:
СССРЖелезный флаг, поставленный в прошлом году командой „Седова“, изогнут в дугу. Железный лист с эмблемами СССР лежит на мху. Кто сделал это? Медведь? Арктическая буря? Люди?… Возмущенные, мы теряемся в догадках.
— У медведя нехватило бы силы, — трясет головой Ушаков. — Нет, флаг погнут штормом.
— Нехватило бы, — соглашается взлезший на валун с надписью белой краской „Герта“ — Журавлев. (Надпись — след шхуны, искавшей исчезнувший русский корабль „Святая Анна“). — Медведь разворотил бы валуны. Ему не согнуть такую трубу.
— Это не шторм, — протестует Ходов. — Флаг согнут по направлению к морю. Следовательно, циклон должен был дуть с севера. А сзади, в сотне метров — Кап-Флора. Воздушный вихрь на протяжении сотни метров не сможет развить силу, достаточную, чтобы так исковеркать железный флагшток.
— Но кто, кто же тогда? — интересуется Самойлович.
— Люди, — высказывает предположение судовой доктор. Но в его тоне ясно звучит неуверенность.
Люди? Не верится, чтобы люди без специальных приспособлений могли так исковеркать знамя. И для чего? Для чего это нужно на этом ледяном куске земли, где дорог каждый намек на пребывание человека? Мы поднимаем валуны и кидаем их к концу поддерживаемого Шмидтом флага. Груда валунов быстро растет. Их подтаскивают все — Визе, Самойлович, Ушаков и матросы. Этот флаг мы укрепим прочнее прежнего. Его не согнут ни медведи, ни циклоны, ни…
— Классовая ненависть, — говорит полушопотом мне на ухо мой сосед по кубрику, балтфлотец Паша Петров, приволокший с берега большой обросший мхом осколок скалы, — это сделала классовая ненависть.
Да, классовая ненависть. Паша Петров, пожалуй, угадал. Ибо только она не теряет своей силы даже в Арктике. Флаг сломали наверное пробиравшиеся на Кап-Флору на шхунах иностранные зверобои и искатели острых ощущений — богатые туристы. Их суда незаконно посещают Кап-Флору.
С гулким стуком падают к подножью флага валуны. В Арктике серп и молот приводят американских туристов в слепое бешенство. Морской ветер уже несколько минут свистит в прорезях серпа и молота самостоятельно стоящего теперь советского знамени. Шмидт давно уже вместе с нами бросает к его подножию валуны.
Советский флаг на мысе Флора.
— Ничего, ничего, — тихонько смеется он, подталкивая ногой обратно скатившийся валун, — призрак коммунизма бродит уже и по Арктике. Ничего, — этот флаг мы укрепим надежнее…
Миссис Бойс, и испанский бутафорский полярник дон Гисберт, и вы, американский полковник Уильямсон, — в случае вашего нового туристического вояжа на архипелаг, на Кап-Флору, вы опять потеряете аппетит. Не посещайте и островов Белля, Альджера и даже Землю кронпринца Рудольфа: мы и там поставили железные флаги советской страны.
СОЛОНКА ФРИТЬОФА НАНСЕНА
За валуном, у которого мы водрузили флаг, высятся руины досчатого домика. Он покосился, расползся, как растоптанная каблуком сапога спичечная коробка. Его раздавило время. Домик построен по приказанию Седова в 1913 году. Крыша сохранилась только на маленькой кладовой. От жилого помещения остались одни расщепленные, изломанные досчатые стены. В груду брошенного хлама, спаянного льдом, вмерзли старые башмаки, пустые ружейные гильзы да обрывки одежды и разбитая посуда. В кладовой валяются кучи проржавевших банок из-под разных консервов.
Правее и ближе к берегу — четырехугольная изгородь из бамбуковых шестов. Это жалкий скелет второй хижины зимовавшей на мысе Флоры американской экспедиции Фиала. Посредине сгнившего пола лежит чугунная печка с украшениями. Зубная щетка. Изорванные старинного фасона английские высокие галоши. Вокруг печки валяются осколки посуды, обрывки зеленых брюк. На подступающих вплотную к хижине кочках болота — масса медных гильз к старинным карабинам. Четырехугольные ржавые жестяные ящики с законсервированным сушеным мясом — пеммиканом и круглые жестянки из-под галет вросли до половины в мох. Около одного из валунов белеет куча выцветших от старости парусов и канатов. В воде болотистого озерка мокли полусгнившие дубовые бочки и разбитые ящики.
На пригорке за развалинами дома Седова я нахожу во мху синюю эмалированную солонку. Эмаль снаружи и изнутри потрескалась, открывая черный чугун. Внезапно меня осеняет догадка В моих руках солонка, из которой брал соль Нансен в доме у Джексона. Хижина Джексона стояла на этом месте пригорка. Прислонившись спиной к валуну, стараюсь проникнуть воображением к тем временам, когда на этом пригорке стоял полярный поселок Эльмвуд. Когда-то с этого пригорка с надеждой смотрел на море, ожидая корабля из Европы, Фритьоф Нансен. Синяя солонка. Я уже почти убежден в том, что в нее погружалось лезвие ножа Нансена.
■„— Очень рад вас видеть! — произносит Фредерик Джексон.
— Благодарю. Я также.
— У вас здесь корабль?
— Нет, „Фрам“[9] не здесь.
— Сколько спутников с вами?
— У меня один товарищ там на льду.
Разговаривая, мы подвигались к земле. Я был уверен, что мой собеседник узнал меня или, но всяком случае, догадался, кто скрывается под наружностью дикаря. Но вдруг, когда я обронил какое-то замечание, он остановился и с удивлением спросил:
— Да вы не Нансен ли?
— Фритьоф Нансен.
— Клянусь Юпитером, я рад вас видеть! — и он схватил мою руку и еще раз крепко пожал ее. Все лицо его сияло; а в темных глазах светилась радость от неожиданной встречи.
