Нина Хеймец - Клуб любителей диафильмов (сборник)
– Сначала мы решили, что вы – это он, – говорила Антонина, – и имя то же, и фамилия совпадает. А она, ведь, очень редкая. Мы так обрадовались. Его ведь и папа искал, пока был жив; и мы – с тех пор, как выросли. Мы обращались в справочные службы в разных странах. В Америке и в Аргентине нанимали частных сыщиков – Жанна потратила на это почти все свои сбережения. Все, кого нам удалось найти – кроме вас, были или сильно старше или гораздо моложе нашего брата. А вы подходите и по возрасту, и по росту – наш сводный брат был очень высокий. Это, пожалуй, единственное, что мы о нем с детства помним. Когда он приезжал, Жанна сажала меня на плечи, я надевала его плащ и шляпу, поднимала воротник, и мы гуляли так по саду. Однажды брат заметил нас из окна, очень удивился, вышел к нам и смеялся. В это время наш отец возвращался с рынка, нес авоську с двумя бутылками молока. Он вошел во двор, увидел нас и от неожиданности выронил авоську. Бутылки разбились, молоко полилось по тропинке и стекло на землю. Там целый день стояла белая лужа – земля была утрамбованная, а ночью молоко впиталось. Брат сказал нам, что, оказывается, если случайно пролить на землю молоко, то нужно подождать двое суток, а потом положить туда кого-нибудь мертвого, и еще через сутки он оживет. Брат уехал той же ночью, больше мы его никогда не видели. Мы специально искали, но никого мертвого не было. Наконец, как раз через двое суток, мы нашли огромного черного жука – он лежал вверх лапками, прямо на тропинке. Мы положили его туда, где пролилось молоко. Но тем же вечером родители сказали, что нам нужно срочно уехать, что оставаться дома – опасно. Над нашим городом уже кружили бомбардировщики, у окраин – грохотали пушки, по грунтовым дорогам мчались грузовики. Мы наспех собрались, уехали и так и не узнали, что стало с жуком.
– Так и не проверили, – сказала Жанна.
– Так что по росту вы подходите, – продолжила Антонина, – мы уже были почти уверены, что вы и есть наш брат. Фотографий брата не сохранилось, и мы плохо помним, как он выглядел, но отца – помним хорошо. Мы знаем, что брат был очень на него похож. А вот вы на нашего отца совсем не похожи.
– Ни капельки, – сказала Жанна.
Они с сестрой переглянулись, потом посмотрели на Михаэля.
– Мой отец умер еще до того, как я родился, – сказал он, – мама растила меня одна. Это было в другом городе.
Сестры молчали.
– Я вижу вас впервые, – добавил он.
– Столько времени прошло, – покачала головой Жанна.
– Понимаете, – сказала Антонина, – судя по всему, кроме вас нам помочь никто не может. Мы уже все перепробовали, всюду обращались. Все безрезультатно. Как будто и не было никакого сводного брата. Но мы же знаем, что он был.
– Вот, – сказал Жанна, – вот все его вещи. Она положила на стол небольшой серый парусиновый мешок. Вот все, что от него осталось. Это выветривание.
– Что-что? – переспросил Михаэль.
– Выветривание. Ветер дует – день дует, годы дует, через всю жизнь дует, сквозь людей и предметы, что-то уносит, что-то перемещает, что-то оставляет. Потом становится трудно понять, как одни вещи соотносятся с другими.
– Все-таки не думаю, что могу оказаться вам полезен, – сказал Михаэль, – я не занимаюсь розыском. Я нотариус – работаю с документами, ставлю печати.
Сестры молчали. Потом они встали и Жанна сказала: «Спасибо, что уделили нам время».
Михаэль закрыл за ними дверь. Полминуты спустя он заметил на столе парусиновый мешок. Михаэль распахнул дверь и побежал за сестрами. Площадка у лифта была пуста. Михаэль вернулся в контору, с трудом преодолев сопротивление рассохшейся древесины, распахнул окно, перегнулся через подоконник. Сестер на улице видно не было. Он обернулся и увидел, что сквозняком разметало его бумаги – они теперь были разбросаны по столу; часть бумаг упала на пол. Несколько листков еще кружили в воздухе. Михаэль захлопнул окно. Навел в комнате порядок. Потом он сел за стол и взял серый мешок в руки.
* * *Я сразу узнал этот мешок. В смысле, в детстве у меня был точно такой же. Школьный мешок для сменной обуви. Мама вышила на нем мое имя синими нитками. Мама рано уходила на работу, я выходил из дому вместе с ней и оказывался в школе одним из первых. Я помню, как стоял в пустой школьной раздевалке. За окнами только начинало светать. Я смотрел на эти мешки, совершенно одинаковые – только имена различались; а на некоторых и имен не было. Иногда мне казалось, что, если взять туфли из другого мешка, с другим именем, то моя жизнь полностью изменится, а я этого не замечу. Буду идти, как прежде, домой, но это будет другой дом. Я доставал из своего мешка туфли, поскорее переобувался и уходил из раздевалки.
Я развязал мешок и вытряхнул его содержимое на стол.
Там оказались: картонная книжка – «Касса букв и слогов», черное перо, прозрачное стеклышко и блокнот, в котором сохранился один листок бумаги, в клеточку. На листке было записано шесть цифр – судя по всему, номер телефона.
Я не знал, насколько важен был для Михаэля каждый из этих предметов, но все они в определенный момент оказались в его жизни. Между ними должна была существовать какая-то связь. Если бы мне удалось ее восстановить, то, невзирая на пропущенные звенья, я смог бы хотя бы предположить возможное направление поисков.
Я еще раз внимательно осмотрел предметы. Должна была быть точка отсчета. Поколебавшись, я взял со стола «Кассу букв и слогов». Я открыл книжечку. На картоне были неровно наклеены квадратики с буквами: М ПРЖСК ЛТ.
Квадратики были разной величины, вырезаны с заусенцами. Я всмотрелся в буквы и прочитал: «Мое ПаРиЖСКое ЛеТо».
Если человек, только учась писать, составляет именно такое предложение, это что-нибудь да значит. Я достал с полки телефонный справочник. Нашел в нем код Франции и код Парижа. Потом придвинул к себе блокнотик с записанным телефонным номером и снял трубку. В тот момент я руководствовался, скорее, наитием, хоть и основанном на предыдущей догадке. В трубке звучали длинные гудки, к телефону долго не подходили. Я уже было решил, что ничего не выйдет, но в трубке что-то щелкнуло, и пожилой женский голос произнес: «Але! Але! Говорите, вас слушают». На линии были помехи. Казалось, о динамик бьются тысячи песчинок. Я изучал французский в университете, и с тех пор основательно его подзабыл. Мне было трудно подбирать слова и приходилось переспрашивать свою собеседницу.
– Да, Михаэль жил здесь, – говорила она, – он был моим мужем. Нет, у него другая фамилия, но это ни о чем не говорит. Никто кроме него самого и еще нескольких человек не знал его настоящую фамилию. Во время войны он участвовал в Сопротивлении, потом вступил в армию, стал офицером военной разведки. На самом деле, никто даже не знал, откуда он родом. Он прекрасно говорил по-французски, но чувствовался трудноопределимый акцент. Нет, с ним нельзя связаться. Михаэль погиб в 1957 году, в Алжире, при выполнении секретного задания. Тело найдено не было. Там что-то произошло, ничего найдено не было. Раньше о нем нельзя было никому рассказывать, но потом, за давностью лет, стало можно. Ко мне приезжала съемочная группа, хотела снять о нем фильм, но из этого ничего не получилось – не осталось ни фотографий, ни документов, ни друзей, ничего. А вы кто, журналист?
