Георгий Ушаков - По нехоженной земле
Считалось, что количество органической жизни в Арктике убывает по мере продвижения от южной кромки полярных льдов к Центральному полярному бассейну. Фритьоф Нансен, например, несмотря на то, что сам видел следы белого медведя на 84° широты, а с дрейфовавшего во льдах «Фрама» участники экспедиции наблюдали китов и в первое и во второе лето, все же писал:
«Арктический бассейн, покрытый в своей внутренней части почти сплошным покровом толстых льдов, исключительно беден растительными и животными организмами. Солнечный свет поглощается льдом, и лучи, необходимые для растительных организмов, почти не проникают через ледяные поля в подстилающие последние холодные воды. Поэтому, растительные организмы развиваются здесь во время короткого лета очень плохо, главным образом в полыньях, между ледяными полями. А без растительных организмов не могут существовать животные организмы. Эту внутреннюю, постоянно покрытую льдом часть арктического бассейна можно считать пустыней в океане, и ни животные, ни человек не могут найти здесь достаточно пищи. Во время нашей экспедиции на „Фраме“ мы находили много видов животных, в особенности мелких рачков, но фауна была настолько бедна по количеству организмов, что наши планктонные сети могли висеть целыми днями за бортом, и хотя нас дрейфовало с порядочной скоростью, улов оказывался весьма малым, когда мы поднимали эти сети на палубу».
Резким контрастом по сравнению с наблюдениями Нансена выглядят наблюдения в центральном районе полярного бассейна, сделанные советскими полярниками. Седовцы в 1938 году в своем дрейфе летом почти ежедневно видели тюленей и очень часто нарвалов. Из птиц наблюдались чайки и даже кулик. В последующее лето к «Седову» не раз подходили белые медведи, поблизости появлялись птицы. Тюленей не замечали, вероятно, лишь потому, что в районе видимости с корабля не было открытой воды.
Еще любопытнее оказались наблюдения, сделанные во время дрейфа станции «Северный полюс» в Центральном полярном бассейне. У самого полюса участники экспедиции наблюдали птиц; на 88-й параллели, около дрейфующей станции, видели морского зайца и медведицу с медвежатами. Но самым интересным для познания органической жизни центральной Арктики было открытие, сделанное П. П. Ширшовым. В высоких широтах он нашел бурное развитие микроскопических водорослей и цветение фитопланктона в течение всего августа. Это подсказывает мысль о возможности развития здесь и зоопланктона и существования более высоких форм животного мира, а следовательно, и необходимость значительных поправок к заключению Нансена о полной безжизненности центральной части арктического бассейна, являющейся, по его словам, «пустыней в океане». Поэтому теперь даже центральную часть Арктики уже нельзя считать ледяной пустыней, хотя жизнь там и не может не быть значительно обедненной, а о безжизненности полярных морей, занимающих континентальную отмель, может говорить только полный невежда.
* * *Все сказанное о богатстве Арктики органической жизнью вообще и промысловым зверем в частности далеко не означает, что Арктика представляет собой нечто вроде холодильника, заполненного готовым мясом, хотя и мяса и холода здесь более чем достаточно. Тяжело расплачивается тот, кто решил, что он в любой момент сможет получить из богатой кладовой Арктики нужное ему количество продовольствия.
С наступлением зимы льды сковывают моря Арктики. Пелена полярной ночи накрывает страну. Крепнут морозы. Бушуют метели. Все живое, словно подсолнечник, тянется за солнцем. Птицы еще до наступления морозов уносятся на юг. Туда же, вслед за отодвигающейся кромкой льдов, уходит гренландский тюлень, из некоторых районов откочевывает и морской заяц. Из Чукотского моря вместе со льдами, прорывающимися к югу через Берингов пролив, уходит морж. Тысячными стадами держится поближе к разбитой кромке льдов и белуха.
Жизнь прячется и замирает. Во многих районах полярных морей из морского зверя остается только нерпа. Но и она становится невидимой для человека: живет под льдом, а для дыхания пользуется отдушинами, или, как здесь говорят, лунками или продухами. Проделав лунки еще с осени в молодом льду, зверь тщательно поддерживает их всю зиму. Снег скоро покрывает лунки сугробами. Здесь под снегом нерпа дышит, отдыхает и приносит потомство. Выходит она на поверхность льдов и вновь становится видимой для охотника только поздней весной, когда начинает пригревать полярное солнце. На суше зимой остаются лемминг и песец. Лемминг строит ходы под снегом и там разыскивает себе пищу — стебельки и корешки полярных растений. Невидимый в темноте полярной ночи белый песец охотится за невидимым под снегом леммингом. Самцы медведи бродят среди льдов в поисках скрытых под снегом нерпичьих лунок или подкарауливают нерп около полыней и разводьев. По одному, по два песцы сопровождают владыку Арктики, чтобы попользоваться тушками нерп, так как сам медведь обычно съедает одно сало. Медведицы в начале зимы ложатся в снежные берлоги и выходят из них вместе с юным потомством, начиная с половины марта.
Из птиц кое-где на побережье океана и на некоторых арктических островах на зиму остается один ворон. В лютые морозы, оставляя за собой след кристаллизованного пара, он носится над тундрой, обросший большими намерзшими бакенбардами, и оглашает зловещим карканьем застывшие пространства.
Поэтому зимой Арктика кажется безжизненной. Добыть медведя при таких условиях можно лишь случайно, а подледный промысел на тюленя требует огромной затраты сил и времени. Обычна в это время только охота на песца с помощью капканов и ловушек. Этот промысел дает ценный мех, но не дает мяса. А мясо здесь бывает дороже самых ценных соболей.
Зимой обычна охота только на песца.
Нужно сказать, что и летом, когда полярные моря кишат зверем, добыча дается здесь нелегко. Охота всюду трудна — и в тропических джунглях, и в горах, и в сибирской тайге, и во льдах Арктики. Она требует от человека много упорства, здоровья, тренировки, выносливости, наблюдательности и настоящего тяжелого труда. Я говорю не о любительской охоте, являющейся приятным спортом, или, по ироническому выражению Журавлева, «благородной страстью», а о той охоте, от которой зависит благосостояние человека, выполнение какой-либо намеченной им цели, тепло в его жилище, а иногда и собственная жизнь охотника. А в Арктике как для местного населения, так и для русских промышленников и исследователей зачастую только такой вид охоты и существует. Это постоянная борьба. Суровая природа накладывает на нее особый отпечаток. Человек, живущий здесь охотой, должен иметь железный организм, верный глаз и сильную, твердую руку. Кроме привычки к тяжелому физическому труду, он должен иметь силу воли, часто итти на опасность. Наблюдательность, опыт и знание природных условий уменьшают опасность, но не уничтожают ее. Приходится бороться и с природой и со зверем.
